Памятник - память народная

(Предисловие ко второму изданию)

За время, прошедшее после выхода первого издания этой книги, многое изменилось на Севере и в Каргополье.

Север стал более доступен. Новые авиалинии, шоссейные и железнодорожные пути во многом изменили облик прежнего бездорожного края. Ныне через Каргополь, городок с двенадцатитысячным населением, проходит свыше тридцати тысяч организованных туристов за год. Число самодеятельных групп, следующих водными и пешеходными маршрутами по Каргопольской земле, как и всё возрастающее число автотуристов, не поддаётся учёту.

Полагаю, что всех этих людей влечет не праздное любопытство, а подлинный интерес к Русскому Северу, к его прошлому и настоящему, к памятникам культуры и памятникам природы. К их неравнодушным сердцам и обращается автор.

Сам по себе весь Русский Север, и Каргополье в том числе, являются сокровищницей русской народной культуры и вправе считаться единым памятником культуры.

Об этом прекрасно сказали два замечательных наших учёных, литературовед Д. С. Лихачёв и археолог В. Л. Янин.

«Можно ли считать огромный район, равный по величине территории нескольких европейских государств, вместе взятых, единым памятником культуры? Ведь и здесь расположены тысячи обнаруженных и частично обнародованных первоклассных памятников, и неизвестно, сколько ещё предстоит выявить и изучить. Мы глубоко убеждены в том, что именно так нужно подходить к Русскому Северу, ибо при всём обилии и разнообразии его памятников есть нечто цельное, объединяющее и придающее этому краю особую ценность для всей тысячелетней русской, да и не только русской культуры» (Д. Лихачёв, В. Янин. «Русский Север как памятник отечественной и мировой культуры». — «Коммунист», 1986, № 1).

Именно так, как к заповедным местам, где одинаково важно сохранение памятников культуры, традиционного облика городов и сёл, самого северного пейзажа, должны мы относиться к Русскому Северу. Сберечь его неповторимый облик — наш долг, долг современников перед потомками.

Всем памятно, как горячо откликнулась советская общественность на близкий к осуществлению проект переброски части стока северных и сибирских рек. Одним из объектов переброски была избрана река Онега. Часть Каргополья входила в зону затопления. Под угрозой гибели были не только памятники архитектуры, но и старинные поселения с многовековой историей, пашни, луга, леса — сама сфера обитания человека, традиционно жившего на Севере по берегам рек и озёр. Трудно и страшно предположить, какой невосполнимый урон был бы нанесён Каргополью и всему Поонежью. Против проекта активно выступали писатели, предостерегая от необратимых культурологических и экологических последствий, учёные-эксперты с цифрами в руках доказывали экономическую несостоятельность проекта, инженеры — его научную необоснованность, в сотнях писем, поступавших в редакции газет, читатели были единодушны в своей оценке: недопустимо ради сомнительной выгоды искажать лик родной земли.

Всесторонне изучив вопрос, Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР приняли постановление от 14 августа 1986 года «О прекращении работ по переброске части стока северных и сибирских рек», в котором, в частности, говорится:

«Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР, исходя из необходимости дальнейшего изучения экологических и экономических аспектов проблем переброски части стока северных и сибирских рек, за что выступают и широкие круги общественности, и в целях концентрации финансовых и материальных ресурсов на выполнении работ по повышению эффективности использования водных ресурсов и имеющихся мелиорированных земель, признали целесообразным прекратить проведение проектных и подготовительных работ по переброске части стока северных рек в реку Волгу и дальнейшее осуществление проектных проработок, связанных с переброской части стока сибирских рек в Среднюю Азию и Казахстан».

Ныне перед нашей общественностью в масштабах всей страны по-новому встаёт задача общенародной важности — сбережение исторической памяти, воплощённой в памятниках искусства и народной культуры. Недостаточное внимание к ним в недавнем прошлом сказывается ныне с болезненной остротой. Положение остаётся тревожным. Касается это и замечательных зданий Москвы и Ленинграда, и всемирно известных Кижей, и Соловков, и Валаама, и Валдая. Касается это и памятников Каргополья.

В первом издании этой книги я назвал Каргополье — Онегу неповторимым «музеем под открытым небом». Ныне я могу сказать это лишь с оговорками. Всякий музей предполагает постоянное расширение своих фондов.

Так и происходит с любыми музеями под крышей и с музеями деревянного зодчества под открытым небом.

Но там, где памятники архитектуры стоят в естественных условиях, в их природном окружении, им, особенно памятникам деревянного зодчества на Севере, постоянно угрожают многие опасности, и главная — человеческое нерадение.

До сих пор на местах нет ответственного хозяина, который строго контролировал бы их состояние и охрану. Местные Советы, в ведении которых находятся памятники, следует признать, этим мало занимаются. Общество охраны памятников лишь констатирует их состояние и даёт рекомендации к реставрации. Реставрационные организации затягивают работы порой на десятилетия, а с незамедлительными работами по спасению памятников, находящихся в аварийном состоянии, запаздывают.

В результате мы потеряли ряд прославленных памятников Каргополья. Рухнула уникальная столпная церковь XVII века в селе Астафьеве на Свиди: не были своевременно проведены консервационные работы. По той же причине рухнула прекрасная шатровая церковь XVII века в селе Волосове на Онеге.

Особенно невосполнимый урон понесла нижняя Онега. Помимо ранее сгоревших церквей — шатровой в Турчасове, кубоватой в Пияле, храма в Прилуках, — за последние годы из-за человеческого небрежения, а то и злого умысла, мы потеряли великолепную церковь в Вазенцах и целый ансамбль Кожского погоста — сразу три первоклассных памятника.

Подсчитано, что за последние десять-пятнадцать лет мы теряли на Севере в среднем по три первоклассных памятника деревянного зодчества в год. Если так пойдёт дальше, к двухтысячному году мы лишимся их всех.

Как паллиативную меру некоторые архитекторы предлагают создание и расширение музеев деревянного зодчества, подобных музею в Малых Корелах под Архангельском: так что-то ещё можно спасти.

Думается, это не выход.

Выход единственный: охрана памятников должна стать подлинно всенародной заботой.

В людях неискоренима жажда к путешествиям. Отправляясь в путь, вы, читатель, хотите видеть памятники в их живом окружении, воспринимать их в созвучии с северной природой, с древней и славной историей, с вековым трудом северян. Вам интересна и жизнь современной деревни. Вы рады дорожным встречам и разговорам с попутчиками, певучий северный говор которых выдаёт местных жителей. Увидеть что-то важное и жизненно необходимое — награда за все тяготы пути.

Мы все вместе — общественность, и от нас зависит многое. Так будем все вместе охранять памятники, заботливо следить за их состоянием, каждую потерю воспринимать как собственную боль и предавать гласности все случаи небрежения и, по возможности, участвовать в деле их сохранения и восстановления.

Не только к созерцанию прекрасного хотел бы призвать своих читателей автор, но и к деятельному отношению, бережному и ответственному.

Памятник — память народная.

Введение. Поэзия Севера

«А толсты становицы в Каргополе»

По установившейся традиции книги серии «Дороги к прекрасному» открываются авторским вступлением. Не избежать этой традиции и мне.

Так что же сказать вам, читатель?

Вряд ли Север нуждается в рекомендациях. Каждый год тысячи туристов, группами и в одиночку, стремятся в его просторы. Что тянет их? Дали необъятные, тихие озёра, порожистые реки, глушь лесная? Старина родная, свидетели давних времён, потемневшие брёвна срубов?

Всё вместе, наверное. Нет другого такого края во всей обширной русской земле, где так чудесно сочетались бы прекрасная первозданной красой природа и прекрасные творения народного зодчества.

Поэзия Севера – вот что тянет. Она и в природе, такой простой, но такой лиричной, и в шатрах деревянных церквей, и в сказаниях народных.

Путь на Север – путь к поэзии, к подлинной красоте.

Север велик и необъятен – здесь Белозерский край и Обонежье, Подвинье и Поморье, Пинега и Мезень, Печорский край и множество других удивительных мест, и все они прекрасны и дороги для души.

Какой же путь избрать нам?

Некогда былинный сказитель, обозревая мысленным взором свой родной край, начал свою старину такой запевкой:

«Мхи были, болота в Поморской стране,

А голые щелья в Беле-озере,

А тая эта зябель в Подсеверной стране...

А толсты становицы в Каргополе...»

«Становицы в Каргополе»... Так и видится семнадцатый век, деревянная стена города, могучие брёвна частокола. Сказочный город оживает перед нами... Но город этот не сказка, не вымысел, он существует в действительности, хотя и полон сказочной прелести. Тем заманчивее его посетить. Так думал автор, отправляясь в путешествие в Каргополь, а затем вниз по Онеге.

Так, может быть, решите и вы, читатель.

Онега, у истоков которой стоит Каргополь, сама по себе река небольшая, протяжённостью в четыреста с небольшим километров. Промышленного значения, помимо лесосплава, она не имеет. Судоходству по всей реке, от истоков до моря, препятствуют пять гряд порогов, из которых три со значительным спадом... Впрочем, скупые географические сведения еще мало о чём говорят.

Нет на Севере более чудесной реки, чем Онега! Ни Двина, ни Пинега, ни Мезень не сравнятся с Онегой – ни по прихотливой красоте шумящих порогов и перекатов, ни по обилию прекрасных памятников народного зодчества по берегам её и в ближних окрестностях. Онегу и Прионежский край – Поонежье не назовёшь иначе, как уникальным, единственным в своём роде местом по насыщенности первоклассными произведениями искусства. Не нужно никаких кропотливых поисков; следуя по течению реки, история русского деревянного зодчества сама неприхотливо развёртывается перед вашим взором. Сама река ведёт повествование, всё просто и ясно, и сами памятники по берегам её стоят не изолированно, не музейно, вырванными из привычных условий, а в их естественном окружении – среди деревенек, вод, лесов, лугов.

Путь ваш к исходной точке нашего путешествия может быть разнообразным. Вы можете прилететь самолётом из Архангельска. Вы можете доехать поездом до станции Няндома Северной железной дороги и пересесть на автобус. Так или иначе вы попадёте в Каргополь и увидите Онегу.

1. Каргополь

«Лучше самого губернского города архангельского края глядит первый по пути олонецкий город Каргополь»

С. Максимов. Год на севере.

Приезжая в Каргополь, погружаешься в тихое очарование этого небольшого северного городка. Он как-то сразу, просто, но прочно входит в душу. Приятен его скромный, но такой понятный русский облик: широкая, полноводная река, по берегу которой живописной массой деревянных домиков в зелени раскинулся город, и возвышающиеся над всеми его строениями белые стены и купола старинных зданий. Приятна и его спокойная, размеренная жизнь. Оживлённо лишь на главных улицах, вытянувшихся вдоль реки: летом здесь людно, много приезжих, туристов. Поперечные же улочки короткие, одним концом выводящие к реке, другим в поле, тихие и спокойные: редки прохожие, возле домов сидят старички, собаки лениво развалились на дощатых тротуарах.

И вот такой тихой улочкой, поросшей травой-муравой, выйдешь на берег, где под берёзой стоит скамеечка, и сядешь, глядя на реку. Вдоль всего городского берега вереницей вытянулись лодки. Вся жизнь городка летним вечером у воды: детвора купается, женщины полощут бельё, мужчины возятся возле лодок. Над рекой стоит треск и жужжание моторов – рыбаки уезжают на озеро Лаче. Оно отсюда в трёх километрах, вон за тем мыском, большое озеро, дающее исток этой прекрасной реке – Онеге.

Вода обладает завораживающим свойством. Можно долго смотреть на речную гладь, особенно в вечерние часы, а вечера на Севере летом долгие, сумерки прозрачные – солнце зашло, а вода ещё долго хранит розоватый отблеск зари, плёс лежит зеркалом, в котором отражаются белокаменные массы древних храмов. Они одни свидетели давней и славной истории города, его каменная летопись...

Но история Каргополя, как и любого старого города, много древнее истории его каменного зодчества. Маленький Каргополь едва ли не ровесник Москве. Во всяком случае, первоначальное поселение относят к XI–XII векам. Было ли это чудское поселение, или русское поселение, входившее в состав Белозерского княжества, или на глади Онеги появились уструги новгородцев, этих первопроходцев Севера?

Происхождение города, как и его название, до сих пор остаётся загадкой исторической и топонимической.

«Каргополь» звучит необычно, что-то античное чудится в этом названии «поль», «полис» – «город» по-древнегречески. Одна из версий приписывает названию города греческое происхождение, поскольку на Руси, поддерживавшей связи с Византией, знали греческий язык. Имя города должно означать «корабельная пристань». По другой версии белозерский князь Вячеслав (лицо историческое, о его походах упоминается в «Повести временных лет»), возвращаясь из похода на «белоглазую чудь» «поганых сыроядцев», отдыхал здесь на просторном поле, а так как было здесь множество ворон, в просторечии карг, то и поименовали стан Каргиным полем. «На обратном пути... нашёл поле, удобное для отдохновения... назвал князь оное Каргиным полем и учредил на оном свой стол... Россияне сделали на поле том острог...» – эти сведения содержатся в бумагах Г. Р. Державина, короткое время бывшего олонецким губернатором. Третья версия выводит название города от финских слов «кархун-пуоли», что значит «медвежья сторона». Есть и другие версии, к сожалению, столь же малоубедительные.

Г. П. Дурасов, автор книг "Каргополье. Художественные сокровища" (М., "Сов. Россия",1984) и "Каргопольская глиняная игрушка" (Л., "Художник РСФСР", 1985), предложил две новые версии. Первую версию он услышал от одного местного крестьянина, который сообщил ему, что название Каргополя произошло ни более ни менее, как от некоего первопоселенца по имени Карп (!). Очевидно, чувствуя шаткость этой псевдолегенды, Г. П. Дурасов выдвинул вторую версию, по которой Каргополь содержит в себе тюркизм "кар", и тогда получается "чёрное поле" (видимо, по аналогии с Каракумами). Увы, не проходит и эта версия. Во-первых, потому, что каргопольские поля никто не называл "чёрными", напротив, говорилось: землица беловатая, зато навозцу не просит". Во-вторых, что важнее, тюркизмов в топонимике Севера не обнаружено. Зато чрезвычайно обширен угро-финский пласт. В нём, думается, и следует искать разрешения топонимической загадки. В самом деле, составные географические названия типа "Карго поле" (как именовался Каргополь в Древней Руси) довольно распространены на Севере. Например: Карголом, Каргомень, Карполь, Карьеполье, Каргозеро, реки и ручьи - Карга, Каргой, Каргоя, Каргова. Интересно, что названия эти встречаются преимущественно в Олонецком и Пинежском регионах Русского Севера. Как любопытный и отчасти курьёзный факт отметим, что северный Каргополь имеет своего сибирского тёзку: районный центр Каргополье в курганской области. Несомненно, название это занесли русские переселенцы. Известно, что при Борисе Годунове часть каргопольских крестьян была переселена на сибирские земли.

Вспоминается здесь, в Каргополе, и загадочный русский писатель конца XII либо начала XIII века Даниил Заточник. «Кому Переславль, а мне гореславль; кому Боголюбово, а мне горе лютое; кому Белоозеро, а мне чернее смолы; кому Лаче озеро, а мне много плача исполнено, зане часть моя не прорасте в нем», – писал он в своём «Молении». Некоторые исследователи, исходя из этих слов, полагали, что сюда, на Лаче, автор был сослан; следовательно, здесь уже был город. Но контекст фразы, построенной по принципу рифмованной антитезы («Переславль - гореславль», «Лаче - плача исполнено») не убеждает в этом, хотя и можно заключить, что в XII-XIII веках русские люди хорошо знали географию своей земли.

Первое летописное упоминание о Каргополе, хотя и косвенное, героически легендарно и относится к 1380 году, когда князь Глеб Каргопольский вместе с мужественными князьями белозерскими явился по призыву Дмитрия Донского, храбро бился с недругами и пал на Куликовом поле. Сведения об этом содержатся в Никоновской летописи и в "Повести о Мамаевом побоище". Однако Карамзин и некоторые историки высказывали сомнение в существовании удельных князей каргопольских. Как бы то ни было, по выражению одного историка, «Каргополь, как из земли, вдруг вырастает городом».

В Каргополе сталкивались два колонизационных потока: поток так называемой низовской колонизации из вологодско-белозерских земель и поток новгородской колонизации, - и в разное время они имели разное преобладание. Вопрос этот остаётся до конца не решённым. Предполагается, что первоначально каргопольское поселение зависело от Белозерского княжества, затем в XIV-XV веках перешло под власть Новгорода, в состав его волостей.

На рубеже XIV-XV веке под городом и в округе возникают первые монастыри: Строкинская пустынь на козьем болоте, основанная иноком Вассианом (позднее Спас-Каргопольский монастырь), Кирилло-Челмогорская пустынь. В это же время, по преданию, Иоанном (или Ионою) Волосатым близ города основан Успенский монастырь, позже ставший женским. 1453 годом датируется основание Александро-Ошевенского монастыря. Возникновение монастырей свидетельствует о росте города и его значении как центра обширных земель. В 1447 году в Каргополь бежал князь Дмитрий Шемяка с можайским князем Иваном, спасаясь от гнева Василия Тёмного, захватив с собой заложницей мать царя Софью Витовтовну и московскую казну. С XV века имя Каргополя всё чаще встречается в исторических документах.

От древних времён в городе доныне сохранился земляной вал, замыкавший с трёх сторон небольшой, квадратный в плане острог. Место это доныне называют Городок, Вал, Валушки.

Берег Онеги у Каргополя низкий, приметных возвышений нет. Поэтому вал был насыпан на ровном месте, а на валу поставлены деревянные стены с башнями. Сейчас Валушки – просто городской квартал, обнесённый поросшей травой насыпью, из-за которой выглядывают крыши домов.

Древний каргопольский городок был небольшим, но, пусть и маленькая, это была крепость на северных окраинах русской земли и свою роль, как увидим в дальнейшем, она с честью выполнила.

С падением Новгорода власть над северными землями переходит к Московскому княжеству. В XVI веке город быстро растёт и богатеет. Возводится новый острог, застраивается посад. Возвышением своим Каргополь обязан своему выгодному экономическому и географическому положению. В нём скрещивались пути из Новгорода в Двинские земли и из Вологодских и Белозерских земель в Поморье. Через Каргополь идёт торговля солью и рыбой из Поморья. Царские грамоты давали городу привилегии в торговле солью, вологжане же и белозёрцы не имели права ездить к морю и должны были покупать соль в Каргополе. Этим правом злоупотребляли каргопольские купцы, подмешивая в соль извёстку – «кардёху», на что жаловались царю вологжане и белозёрцы.

В завещаниях московских великих князей и царей Каргополь упоминается в числе значительных владений. В духовном завещании Ивана III сыну Василию отдаётся «Великий Новгород со всеми с пятью пятинами, с волостьми и с погосты... Да сыну же своему Василию даю Заволотцкую землю всю, Онего и Каргополе, и всё Поонежье, и Двину, и Вагу, и Кокшенгу, и Вельской погост, и Колмогоры, и всю Двинскую и Заволотцкую землю...» По этому же образцу составлена и духовная грамота Ивана IV сыну Ивану. При Иване Грозном, в опричнину, царь взял Каргополь «на свой особной обиход».

Ко временам Ивана Грозного относится возведение древнейшего архитектурного памятника города Христорождественского собора (1552–1562). Огромное белокаменное здание должно было символизировать богатство и величие славного торгового города.

Христорождественский собор. 1552–1562 гг.

Постройка типична для архитектуры городских и монастырских соборов XVI века, образцом для которых был Успенский собор Московского Кремля. Север по-своему перерабатывал формы пятиглавого кубического храма, упрощая их.

Действительно, объём собора предельно прост и ясен. Это белая, скупо украшенная гладь стен. Грузная каменная масса. Ничем не декорированные глубокие оконные проёмы ещё более выявляют толщину и массивность стен. Карниз в виде горизонтальной полосы с зубчиками. По-видимому, прежде собор имел характерное для памятников подобного типа покрытие по закомарам. Пять глав, широко расставленных по кровле, выглядят строго и внушительно.

С восточной, алтарной стороны примерно на две трети высоты поднимаются три апсиды, обводящие стену плавной мягкой линией. По уровню первого этажа идёт оригинальная аркатура с килевидным завершением.

Века нарушили ясность облика собора. Стены начинали давать трещины и их приходилось укреплять контрфорсами. Эти контрфорсы, поставленные по всем четырём углам, сложенные из бутового камня, зашитые досками, придают собору суровый крепостной вид.

Пристройки XVII века – два придела с севера и юга и галерея главного входа с запада – стилистически не связываются с собором. Грузная масса собора ещё более расползается в стороны, дробится.

Северный придел Алексея и Филиппа, сам по себе небольшой, словно бы осторожно прилегает к стене сурового великана, его красивое крыльцо на два всхода далеко выступает на соборную площадь. По преданию, в соборе два дня стояли мощи Филиппа-митрополита, когда в 1652 году Никон проезжал через Каргополь, перевозя мощи святого из Соловков в Москву. Филипп, задушенный Малютой Скуратовым по приказу Ивана Грозного, был торжественно канонизирован; царь Алексей Михайлович просил у его гроба прощения за грехи прадеда. По-видимому, этим объясняется, почему соборный придел был назван в честь небесного покровителя царя и нового святого.

К западной стене пристроена галерея, оформляющая вход в собор. В убранстве её окон, как и окон приделов, мы встречаем разнообразные узорчатые каменные наличники. Это оконное узорочье, как мы увидим в дальнейшем, – одно из чудес каргопольской архитектуры.

К лестнице, ведущей на галерею, до недавнего времени примыкала церковная сторожка. Каменный орнамент, украшавший вход в сторожку, вызывал восхищение академика архитектуры В. В. Суслова. Воспроизвёл сторожку в своей «Истории русского искусства» И. Грабарь. Ныне мы тщетно будем искать знаменитую сторожку – своевременно не реставрированная, она разрушилась.

Христорождественский собор был двухэтажным. Внизу находилось отапливаемое ранее зимнее помещение (но из-за сырости служба там была прекращена ещё в прошлом веке). За четыре века собор значительно «врос» в землю, так что окна нижнего этажа приходятся почти в уровень земли – это обстоятельство, безусловно, нарушило пропорции здания, усилило впечатление грузности, массивности. Интерьер верхнего храма – просторный, высокий. Собор отреставрирован внутри, выбелен, в нём много света, воздуха. Свет проникает из окон, льётся в световые барабаны глав. Шесть мощных столпов поддерживают своды. Четыре приходятся на сам храм, два других отделяют алтарную часть, к ним прикреплён огромный пятиярусный иконостас.

Иконостас резной, позолоченный, сквозь золочёную резьбу просвечивает красная раскраска тябл. И резьба и живопись большинства икон относятся к XVIII веку. До наших дней сохранилась храмовая икона «Рождество Христово», датированная концом XVI – началом XVII века (сейчас – ГРМ, Ленинград). Это огромная доска (180х155 см), когда-то находившаяся в первом ярусе иконостаса, как главная святыня, храмовая икона. Своеобразие «северных писем» ярко раскрывается в этом памятнике. Традиционный сюжет иконописи решается бесхитростно, в духе пространного повествования. Сцена Рождества осложняется сопутствующими сценами: поклонение ангелов, шествие волхвов, явление ангела волхвам, поклонение волхвов, бегство в Египет, избиение младенцев и другие. Подобная многосюжетность присуща только Северу (сравните с «Рождеством» из Холмогор второй половины XVI в.). При всём том что икона очень велика, она, как отмечают исследователи (Э. Смирнова), напоминает книжную миниатюру с её дробностью деталей, рассчитанных на последовательное рассматривание, радующую глаз своей пестротой.

Икона эта почти бесспорно местного письма, что даёт основание говорить о существовании в Каргополе наряду с каменных дел мастерами и иконописной мастерской.

Можно предположить также, что этими же мастерами был расписан фресками интерьер собора. Но в XVIII веке собор сильно пострадал от пожара, долгое время стоял раскрытым, без куполов. Очевидно, тогда же погибли и фрески – до нас дошёл только плохо сохранившийся фрагмент деисусной композиции на западной стене собора. Фигуры фрески написаны красной охрой в буровато-кирпичных тонах.

Мы мало что можем сказать об этих фрагментах, как и о том, почему деисусная композиция помещена на западной стене, где обычно изображается «Страшный суд». Любопытной деталью интерьера собора является кронштейн в центральном барабане – он сделан в виде гигантской руки, держащей цепь, на которой подвешено паникадило.

Ныне в помещении собора открыт филиал Каргопольского краеведческого музея.

Документально нам неизвестно, как выглядел Каргополь в XVI веке. Можно только вообразить небольшую деревянную крепость, разбросанные по берегу там и сям домишки посада и одинокую белокаменную громаду собора возле пристани, на торгу. Единственным кратким и к тому же заведомо неверным описанием Каргополя является упоминание о нём в записках немца-опричника Генриха Штадена. Предлагая «римскому кесарю» Рудольфу II план завоевания Московии с севера через реку Онегу, Штаден описывает селения по её берегам. «Каргополь – незащищённый город без стен... В городе и уезде живут только торговые люди и крестьяне, ежегодно они платят в казну то, что с них причитается. Но до войны им нет никакого дела, никакой заботы». События наступившего вскоре Смутного времени показали ошибочность такого утверждения.

Начало XVII века на Руси было временем тревожным. Крестьянская война, польско-шведская интервенция – отзвуки этих событий долетали и до Севера. В 1608 году в Каргополь был привезён вождь крестьянского восстания Иван Исаевич Болотников. Здесь он был тайно утоплен в проруби.

А вскоре и Север стал ареной военных действий. Разбойничьи шайки иноземных захватчиков и "русских воров" появились под стенами Кирилло-Белозёрского монастыря, но взять хорошо укрёпленный монастырь-крепость им не удалось. Тогда часть «воровских» отрядов двинулась на Каргополь.

Вот тогда-то и прославилась крепость Валушки. Когда в декабре 1612 года «воры» начали осаду города, каргопольцы мужественно отбили три вражеских штурма и смелой вылазкой разбили осаждающих. В 1613 году по каргопольским волостям снова бродят «воровские» шайки. В 1614 году они снова осадили город, но успеха не добились. И в 1615 году неспокойно в Каргополье. Разорение краю было нанесено огромное. Враги «великую конечную победу учинили, – пишут каргопольцы в челобитной царю Михаилу Фёдоровичу. – Все наши волости учинились пусты; никакого хлеба нет, имущество пограблено, скот выбит и оставшимся людям пить и есть нечего, искупаться перед посланными сборщиками нечем».

Но миновало лихолетье, и слава Каргополя снова стоит высоко. В «Книге Большому чертежу» он назван «град славен Каргополь». Процветает торговля солью, рыбой, салом морского зверя. Возводятся новые белокаменные храмы, растут посадские строения. Город управляется воеводами, в ведении которых находилось всё Поонежье (так назывались земли по реке Онеге, в отличие от Обонежья – земель по берегам озера Онего). Одним словом, это значительный средневековый город, ни в чём не желающий уступать другим торговым северным городам, вроде Великого Устюга, Соли Вычегодской, и, как каждый город, живущий наособицу, со своим лицом. Лицо города – его архитектура. В этом отношении XVII век значил для Каргополя многое, свидетельство чему – три первоклассных памятника.

В новую эпоху на просторной площади, получившей название по одной из церквей Благовещенской (также - Старая Торговая площадь, к западу от Соборной, или Новой Торговой площади), возникают два замечательных сооружения, составивших целый ансамбль ещё с двумя церквами - деревянной Владимирской XVII века, несохранившейся, и сохранившейся каменной Никольской церковью XVIII века.)

Первое – церковь Рождества Богородицы (в дореволюционных изданиях – у И. Грабаря, В. Суслова она ошибочно названа Владимирской и датирована 1653 годом, ныне датируется 1678–1680 годами).

Здание принадлежит к московскому типу пятиглавых бесстолпных храмов с трапезной и примыкающей колокольней (колокольня, которая традиционно была шатровой, перестроена в середине прошлого века).

Богородицерождественская церковь. 1678–1680 гг.

По форме своей церковь эта выпадает из общего типа каргопольского зодчества – так называемого кубического храма с его утяжелёнными объёмами, предопределёнными обликом городского собора. Она крестчатая в плане. С севера и юга к основному кубу храма примыкают два симметричных придела. Они учтены в архитектурном решении памятника. Интересно, что приделы поставлены по северо-западному и юго-западному углам храмового четверика, а не сдвинуты к алтарю, что было бы более традиционно и создавало бы сплошную волнистую линию трёх апсид. Объём здания, если смотреть с восточной алтарной стороны, чёток, компактен, вписывается в равносторонний треугольник, вершина которого на центральной главке, а воображаемые стороны проходят по скату боковых главок и главок приделов.

Своеобразие планировки отразилось и на обработке стен здания. Благодаря особенному расположению приделов северный и южный порталы (входы их заложены) находятся не на поперечной оси, а сдвинуты к западу, соответственно асимметрично расположены и оконные проёмы. Каргопольские каменных дел мастера распорядились и здесь со всей художественной смелостью. Перед ними была белокаменная гладь стен, и они украсили их по своему вкусу. Их не смутило, например, что верхние окна оказались пробитыми не на одном уровне (иначе и нельзя было – мешали апсиды приделов), зато преуспели они в деле «каменносечной хитрости». Порталы, окна, карнизы, барабаны глав – всё изукрашено каменной резьбой.

На первый взгляд всё здесь спутано, сбито: не только расположение окон несимметрично, но и сами оконные проёмы разной величины, одни больше, другие меньше, соответственно этому и узор их разный, нет совершенно схожих мотивов, каждое окно оформлено на свой вкус, – а впечатление художественной целостности достигнуто. Каменные наличники выполнены в форме полуколонок с перехватами, завершение их – в форме разнообразных кокошников, стрельчатых, полуциркульных, окна над апсидами приделов увенчаны «коруной». Красивы перспективные порталы в виде полуколонн с перехватами и полуциркульными архивольтами в виде снизки каменных бусин. Узорочье продолжается и на карнизах, где использованы широко распространённые орнаментальные мотивы – пояски бегунца, поребрика, ромбики; тонкие, изящные барабаны глав оплетают декоративные пояски и аркатура.

Богородицерождественская церковь открывает собой ряд памятников особенного местного стиля, который можно назвать каргопольским узорочьем.

Подлинным шедевром является находящаяся по соседству Благовещенская церковь (1692), по имени которой названа площадь. Памятник этот недаром вызывал восторги многих исследователей; И. Грабарь отвёл ему почетное место в «Истории русского искусства». Действительно, как всякое совершенное произведение, здание можно созерцать бесконечно, открывая в нём всё новые детали прекрасного целого.

Памятник принадлежит к типу кубических пятиглавых каргопольских храмов, образцом которых был Христорождественский собор. Храм внешне прост в своих очертаниях, но уже издали, подходя к нему, отмечаешь чистоту его линий, чётко расставленное пятиглавие и пропорционально найденное соотношение высоты и овала апсид. Когда же подходишь ещё ближе, общее впечатление невольно разбивается видом его стен – каждая из них унизана затейливым узорочьем и каждая сама по себе прекрасна. То, что придаёт трепетную неровность белой, сверкающей поверхности, что оживляет её и будоражит взгляд, – белокаменное оформление окон. И Грабарь недаром писал о «ничтожных, почти нищенских средствах» зодчего Благовещенской церкви, которому «удалось достигнуть впечатления ошеломляющей нарядности».

В самом деле, в оконных кокошниках, в перспективных порталах нет ничего необычного, все элементы декора: колонки, жгуты, балясины, бусины, ромбики и прочее – были известны повсеместно, но здесь всё это приобретает характер новизны, словно бы мастера впервые открыли для себя чудо каменносечного искусства.

Прекрасен южный фасад (со стороны Октябрьской улицы). В трёх пряслах по три ряда окон, что соответствует двухэтажности храма, из них два верхних – окна верхнего, холодного помещения. В центральном прясле расположен перспективный портал с полукружием из снизок каменных бусин, над ним два ряда спаренных окон с симметричным узором кокошников. Окна боковых прясел расположены не симметрично – одному окну нижнего ряда левого прясла отвечают два окна правого прясла. Неодинаковы и конфигурация оконных проемов и рисунок наличников. Мастера вырезали каждое окно наособицу. У одного окна кокошник стрельчатый, у другого трёхлопастный, у одного побогаче, у другого поскромнее. У одних наличник оформлен полуколонками, у других глубокий перспективный проём в три валика. У иных оконный проём циркульный, у других - сложного профиля с гирькой. Интересно, что и по вертикали окна боковых прясел расположены несимметрично, то есть не одно под другим, а окна второго ряда умышленно сдвинуты вправо. Сделано это преднамеренно – дабы уравновесить окна нижнего этажа. Каргопольские каменных дел мастера отлично понимали, что при текучем каменном узоре следование математическому равновесию иссушило бы облик здания. Они же добивались живописности, стремились достичь зрительного эффекта от плоскости стены, и им это удалось благодаря продуманной асимметрии и разнообразию декоративных мотивов. И стена не осталась бездушной, она живёт, – если применимы эти слова к холодному белому камню. «Южная стена может соперничать с дворцами раннего флорентийского Возрождения по изысканности пропорций и вкуса», – писал И. Грабарь.

Благовещенская церковь. 1692 г. Восточный фасад

Схоже обработаны западная и северная стены. Здесь в средних пряслах над нижними порталами мы видим проёмы входов в верхнее помещение, куда в прежнее время вели лестницы с крыльцами, до нас не сохранившиеся.

Обходя здание вокруг, мы замечаем, что не только окна, но и другие детали не оставлены мастерами без внимания. Так по рёбрам каменного куба примерно на две трети высоты пущен каменный жгут, что смягчает острые углы здания. Карниз прямой, видимо, таким был и прежде. Узорочный пояс его прост и изящен и состоит из протянутых каменных лент полуваликов, жгута, ряда зубчиков и каменных крестиков. Барабаны глав совершенно лишены декора, кроме узких поясков поребрика под куполами. Вряд ли прежде было так.

Мы обошли храм с трёх сторон. То, что мы видели, – прекрасно, но подлинное чудо каргопольской архитектуры – восточная, алтарная стена Благовещенской церкви. Её мастера изукрасили с особенным старанием.

Благовещенская церковь. 1692 г. Вид с юго-востока

Благовещенская церковь. 1692 г. Окно южного фасада. Рис. А. В. Ополовникова

Трёхчастная апсида прекрасно пропорционально найдена в отношении к объёму здания. Она вливается в его массу плавной благородной линией, поднимаясь на две трети высоты стены. Мастера использовали здесь аркатурный мотив с алтарной апсиды Христорождественского собора и применили его во всём великолепии. Циркульные полукружия двух ярусов аркатуры украшены тонким бисерным узором, а ритм колонок с перехватами бесконечно разнообразит поверхность. С изысканностью архитектуры сочетается художественная обработка окон. Уж тут каменные резчики исстарались! Оконные наличники вырезаны с той тонкостью, когда теряется представление о плотной массе камня и камень становится в обработке податливым, как дерево. Достаточно взглянуть на любое из окон. Вот нижнее окно центральной апсиды. Его проём в виде двухлопастной арки с гирькой. Наличник – три перспективных ряда каменных узоров. Изящные, точёные столбики с полочками оформляют первый ряд. Килевидный кокошник царственно венчает окно, в него вписан второй кокошник, оформленный ещё более тонкой, мягкой резьбой. Красоту узорочья алтарных окон дополняет ажурная кованая решётка в оконных проёмах.

Поистине, вся алтарная стена – в царском убранстве. Аркада, окна – настоящий дворец! Сравнение И. Грабаря этого здания с возрожденческими палаццо справедливо и в той мере, что светский элемент, присущий архитектуре Возрождения, сказывается и здесь. Благовещенская церковь была строением посадских людей Каргополя, постройкой народных мастеров для народа, – и они создали свой дворец! По оригинальности оформления апсиды Благовещенской церкви, пожалуй, ни с чем не сравнимы в древнерусском зодчестве. Сошлёмся ещё раз на мнение И. Грабаря: «Восточная стена, с тремя алтарными полукружиями, является шедевром стенной обработки вообще».

Следующим памятником того же времени и того же стиля является Воскресенская церковь конца XVII века, расположенная между Соборной площадью и Валушками.

Воскресенская церковь. Конец XVII в.

Из всех каргопольских белокаменных кубических храмов Воскресенский, пожалуй, наиболее живописен по силуэту. Этому впечатлению способствует и то обстоятельство, что он единственный имеет покрытие по закомарам; пять его мощных глав соединены в единую скульптурную массу, которая пропорционально и композиционно сочетается с общим объёмом.

В убранстве своём он немногим проигрывает Благовещенской церкви – и здесь, на его белых стенах, вовсю разгулялась рука славных каргопольских мастеров.

Рельефно выступающие лопатки делят западный и восточный фасады на три прясла, а северный и южный на четыре. В отличие от Благовещенской церкви, квадратной в плане, двуххрамовой, Воскресенская в плане прямоугольная, также четырёхстолпная, но одноэтажная. Апсиды низкие – в половину высоты стен. С запада примыкает небольшой притвор.

В фасадах Воскресенской церкви есть своя необъяснимая прелесть, и ходить возле одинокого древнего здания, стоящего на просторной площади, – большое наслаждение. Пожалуй, наиболее красива его южная стена. Хорошо смотрится глубокий перспективный портал, напоминающий портал Благовещенской церкви, его полукружие повторяется в закомарах. Плавная линия закомар красиво завершает стену, богато профилированный поребрик карниза вносит дополнительную нарядность к узорочью окон. Декоративное убранство стен продолжено на барабанах куполов в виде аркатур и декоративных поясков.

Примечательно, что и здесь нигде, исключая апсиды, узор окон не повторяется. Если будут одинаковые колонки наличников, то кокошники непременно разные, если схожие кокошники – обязательно разные колонки. Резные столбики с полочками, с бусинками, с ромбиками, кокошники, «коруны» – всё собрано здесь. Точно так же не найдём мы и полного тождества в оформлении окон всех трёх каргопольских храмов конца XVII века, хотя общность декоративной обработки даёт основания предположить, что это дело рук одной артели мастеров. То, что каменносечных дел мастера жили в то время в Каргополе, мы знаем по документам. Они прославили свой город в веках.

Облик Каргополя того времени мы можем отчасти представить по изображению на иконе «Святые Борис и Глеб у града Каргополя», написанной в начале XVIII века местным иконописцем Тихомировым (Архангельский музей изобразительных искусств). Большую часть поля иконы занимают фигуры святых и вензель, в котором помещён текст благодарственной молитвы. Для нас наиболее интересен фрагмент иконы с «палатным письмом», изображающий пожар в городе, затушенный чудесным вмешательством святых. Икона по природе своей далека от реального изображения действительности, в ней действует принцип условности, – считать изображённый на иконе город подлинным видом Каргополя конца XVII века можно весьма приблизительно, и тем не менее можно. Мы видим древнерусский город с деревянными стенами и башнями, крытыми шатрами, различаем городские постройки: избы с резными дымниками, клетскую церковь с тремя апсидами, звонницы с колоколами, палаты с крыльцом на три рундука. Верх палат покрыт алым пятном киновари – огонь лижет кровлю, вырывается из окон. Толпа горожан собралась возле каменной церкви, мастер хорошо передал ощущение растерянности народа, заворожённость страшным и захватывающим зрелищем пожара.

Фрагмент иконы «Святые Борис и Глеб у града Каргополя». Конец XVII – начало XVIII в. Архангельский музей изобразительных искусств

Исторически достоверное описание городской крепости содержит «Роспись: каков город и что в городе наряду?», составленная в петровское время, в 1714 году. Из описания предстаёт перед нами город деревянный, рубленый, башен по стенам девять. Башни восьмериковые и четвериковые, крытые шатром. Как и в каждой крепости, имели они свои названия: Троицкая, Воскресенская, Пытальная, Подлазная. «А тот город – строения давних годов; башни строены шатровые, и те башни и городовая стена крыта тёсом; и во многих местах стена и кровля и лестницы, которая из города на городовую стену были, сгнили и обвалились». Деревянная крепость, выдержавшая осаду в Смутное время, отжила своё. Упоминается в описи среди крепостных орудий и пушка с оторванным дулом – эта пушка лежит сейчас у здания Каргопольского краеведческого музея.

Наступило новое время. Россия вошла в XVIII век «при стуке топора и при громе пушек». Для Каргополя же славные и трагические события истории остались позади. В годы Северной войны в город был назначен комендант, а сам Каргополь некоторое время находился в ведении Адмиралтейства. По административному делению город принадлежал попеременно к Ингерманландской, Санкт-Петербургской, Новгородской губерниям. В 1776 году назначен уездным городом Олонецкой провинции Новгородского наместничества, с 1801 года – Олонецкой губернии. В царствование Екатерины II утверждён герб города: агнец лежит на пылающем костре.

XVIII век – время упадка для многих славных в прошлом торговых северных городов, в том числе и для Каргополя. Упадок прежнего торгового значения города, однако, не означал прекращения строительной деятельности. Напротив, XVIII век довершил формирование облика города. Наиболее важным было решение ансамбля Соборной площади.

На этой площади, как мы помним, стояло одно монументальное здание – Христорождественский собор. Возле собора возвышалась колокольня. Окружало их древнее кладбище. Рядом находился торг, базар, по старой традиции собиравшийся по понедельникам. Сюда, к каргопольскому торгу, подводили все пути, по которым приходили и приезжали люди из ближних и дальних мест. Прежде всего водный путь по реке Онеге. Сухопутных же путей было несколько. С севера шёл Архангельско-Онежский тракт, с востока через реку переходил Важский путь, с юга и запада, сходясь у города, Вытегорский и Пудожский тракты. Все дороги заканчивались в одной точке – на Соборной, или Торговой, площади. Это и послужило основой естественной планировки города и создания городского центра не у крепости, которая в XVIII веке обветшала и разрушилась, а на посаде, у торга.

На площади возле главной святыни города – собора – возникают новые каменные здания.

В 1732 году возводится каменная Входиерусалимская церковь, ныне не существующая. Церковь была двухэтажной, кубической формы, увенчанная пятью главами на тонких вытянутых барабанах. Стояла она к востоку от собора.

В 1740–1751 годы строится церковь Иоанна Предтечи, невдалеке от Входиерусалимской, ближе к оси главной улицы (ныне ул. Октябрьская). Если Христорождественский собор открывал собой оригинальную страницу каргопольского белокаменного зодчества – создание местного типа кубического пятикупольного храма, то Предтеченская церковь представляет собой одно из завершений этого типа.

Здание внушительно своими размерами, под стать другим каменным громадам, вместе с ними ему принадлежит важная роль в создании силуэта города. Чёткий графичный контур его легко читается. Белая неукрашенная гладь стен куба храма скупо членится плоскими пилястрами. Толщу стен прорезают три яруса окон, из которых верхние фасонной восьмигранной формы. Резкий контур каменного куба неожиданно живописно восполняется вычурной формой барочных глав на вытянутых барабанах. Недаром облик этой церкви больше других привлекает художников своим контрастом скупых форм с затейливым оглавлением. Особенно интересна алтарная стена церкви с далеко выступающими апсидами с покрытиями килевидной формы – подобие бочек деревянных церквей, нашедшее применение в каменной архитектуре. Кстати, три бочки Иоаннопредтеченской церкви тоже выполнены из дерева. Такое покрытие, безусловно, могло возникнуть только на Севере. Образцом здесь могли быть не только деревянные церкви Каргополья, прекрасные деревянные храмы стояли и в самом городе, как знаем мы, судя по иконе мастера Тихомирова, по старинным документам и фотографиям прошлого века.

В 1765 году Каргополь постиг страшный пожар. Сгорело семь каменных, две деревянные церкви, административные здания, торговые ряды, до трёхсот обывательских домов, – по словам очевидцев, «брёвна метало за реку». Пожар 1765 года не пощадил каргопольский собор, о чём уже упоминалось, уничтожил стоявшую неподалёку соборную колокольню. Какова она была, мы не знаем, известно только, что на ней были часы «с лунным течением». Новая колокольня стала отстраиваться вскоре после пожара в стиле своего времени. В соответствии с новыми вкусами она приобретала значение вертикали в городском ансамбле. Без шпиля колокольни не мыслился ни один уездный город. Получил такую колокольню и Каргополь.

Церковь Иоанна Предтечи. 1740–1751 гг. Соборная колокольня. 1767 г.

Соборная колокольня (1767), построенная в новой манере, со знанием ордерной системы, отвечает общему характеру грузных объёмов зданий на Торговой площади. Она трёхъярусная, увенчана четырёхгранным куполом со шпилем и крестом. Общая высота её 61,5 м. Это действительно самое высокое сооружение среди каргопольских равнин, далеко видимое отовсюду.

Низ колокольни имеет вид высоких проездных ворот Четыре мощных устоя настолько значительны, что в толще одного из них проходит лестница наверх. Нижний ярус, суровый, строгий, тяжеловесный, обработан по сторонам сильно выступающими пилонами. Второй ярус более облегчённый, украшен колоннами ионического ордера. На раскрепованном антаблементе стоят декоративные вазы, что несколько оживляет грузные формы колокольни. Третий ярус, меньшей высоты, оформлен плоскими пилястрами. В прошлом веке здесь находились часы со звоном.

Широкий пролёт нижнего яруса колокольни ориентирован строго по оси Ленинградской улицы, по которой проходил прежде Санкт-Петербургский тракт. Любопытно, что и крест ориентирован относительно тракта, а не относительно востока, как делается обычно. Нарушение обычая было вызвано ожидавшимся проездом через Каргополь Екатерины II, но поездка императрицы так и не состоялась.

Соборная колокольня, хотя и построенная в ином стиле, чем стоящие на площади церковные здания, тем не менее играет среди них роль объединяющей вертикали и способствует созданию ансамбля. Сейчас на просторной древней площади стоят три церковных здания. Третий, ещё не названный нами памятник – Введенская церковь 1808 года. Формы её просты: к вытянутому вверх четверику храма примыкает трапезная с папертью. Верх церкви венчал деревянный барабан с одной главой. Церковь возведена на высокий подклет – «подцерковье», которое прежде использовалось под склад. В настоящее время в этом здании помещается Каргопольский краеведческий музей.

Фоном ансамблю со стороны реки служил Гостиный двор, построенный в самом начале XIX века. В сравнительно недавнее время его галерея была разобрана и сохранилась лишь часть сильно изменённого центрального корпуса.

Как всякий приречный город, Каргополь вытянут вдоль реки. С одной стороны фоном ему служит речная гладь, с другой – пригородные поля. Везде, куда ни посмотришь, горизонт замыкается полоской лесов. Северо-восточный конец города – у наплавного моста через Онегу (ныне сооружается постоянный мост). Некогда на противоположном берегу реки стоял Спас-Каргопольский мужской монастырь, от которого сохранилось одно жилое двухэтажное здание. Юго-западная окраина города упирается в низкий болотистый лесок, пройдя через который выйдешь на заросшие камышом берега озера Лача. В юго-западном конце города некогда находился Успенский женский монастырь, также не сохранившийся. Монастыри пространственно замыкали панораму города, какой открывалась она с реки.

В сегодняшней панораме города на северо-восточной окраине его высится внушительных размеров Троицкая церковь (1790–1802) Это всё тот же массивный куб, перекрытый огромным световым барабаном, возведённым в конце XIX века (первоначально здание было традиционно пятиглавым). Тут поневоле поразишься строительному размаху каргопольцев – в своих церковных сооружениях они стремились к огромному, величественному и возводили новую церковь, вдобавок двуххрамовую. Дело, конечно, не в соревновании купцов-толстосумов и не в ревности самих прихожан: исторически сложившийся облик города с доминирующими белокаменными громадами храмов предопределял размеры здания.

Троицкая церковь. 1790–1802 гг.

Ещё одна замечательная особенность каргопольского градостроительства: стремление к созданию ансамблей. Мы видели это на примере Соборной и Благовещенской площадей. Но и другие площади города украшали церковные ансамбли. Так на Воскресенской площади рядомс Воскресенским храмом стояла пятиглавая церковь Спаса Всемилостивого, а в небольшом отдалении оригинальный трёхглавый деревянный храм Спаса на Валушках. И Троицкий храм на Троицкой площади тоже не стоял особняком, а в соседстве с церковью Иоанна Богослова.

Особняком стояла лишь завершающая юго-западный конец города (в старых границах) церковь Зосимы и Савватия (1819) - один из поздних памятников каргопольской архитектуры. Когда-то на этом месте стояла древняя церковь, называвшаяся Горской или церковью «на горке». Горская церковь была самой богатой в Каргополе – к ней были приписаны обширные лесные владения. Церковь эта, прежде находившаяся вне городской черты, стоит особняком и среди других каргопольских зданий. Она построена в новом, классическом стиле, выкрашена охрой.

Приходится удивляться не появлению этого памятника на далёком Севере, в бескрайней «деревянной Руси», а талантливости народных мастеров, выразивших так умело художественное своеобразие эпохи. Пространственная композиция здания проста – это вытянутый по продольной оси прямоугольник, составленный из объёмов храма и трапезной. Храм увенчан массивным круглым барабаном, обработанным колоннадой, и перекрыт плоским куполом. Южный и северный фасады храма украшены четырёхколонными портиками тосканского ордера с фронтонами. К зданию с восточной стороны примыкает полукружие апсиды. Трапезная построена в два этажа, которые разделены промежуточным карнизом. Плоскости стен обработаны часто расположенными прямоугольными окнами. И хотя эта церковь построена в соответствии с законами ордерной архитектуры, в ней сказались и местные традиции, в частности в постановке прямо на кровле трапезной маленькой колоколенки именно так, как ставили звонницы народные мастера на деревянных церквах–часовенках.

Церковь Зосимы и Савватия «на горке». 1819 г.

Эффектно выглядит подкупольное пространство храма - это великолепный зал, напоминающий парадные залы русских усадеб того времени (к сожалению, реставрацию нельзя считать во всём удачной). Ныне здесь филиал Каргопольского краеведческого музея - устраиваются выставки, проводятся выступления фольклорных ансамблей - в помещении прекрасная акустика.

Церковь Зосимы и Савватия завершает почти четырёхвековую историю каргопольской архитектуры.

Г. В. Алфёрова в книге "Каргополь и Каргополье" (М., Стройиздат", 1973) выделяет шесть градостроительных периодов в истории города. Два первых относятся к периоду, который можно назвать доисторическим, и основываются на предположениях, не подкреплённых документально. Третий период - с 40-х гг. XVI века до конца XVI века - уже документально датированный. В этот период постройкой Христорождественского собора начинается каменное строительство в Каргополе. Четвёртый период - с конца XVI века до пожара 1765 года. В это время складывается белокаменный облик города. Пятый - перепланировка города после пожара на основе регулярного плана. В целом, план был осуществлён, и во многом сохранён поныне. Шестой период - 40 - 60-е гг. XIX века, когда были созданы чертежи новой планировки, оставшиеся, однако, на бумаге.

XIX век мало что прибавляет в облике города. Из памятников гражданской архитектуры заслуживают внимания здание бывшего городского магистрата, постройки предположительно первой трети прошлого века, и дом Вешнякова (близ Троицкой церкви), построенный в XVIII веке.

В XIX веке Каргополь – глухой северный городок, настоящий «медвежий угол».

Промышленное развитие пореформенной поры мало коснулось Каргополя. Северная железная дорога прошла в стороне (в 78 км по новой дороге). Дореволюционный Каргополь славился разве что выделкой беличьих шкурок да своими знаменитыми отборными рыжиками величиной с бутылочное горлышко.

Только памятники старины – громады белокаменных храмов, в каждом из которых могло поместиться едва ли не всё население города, напоминали о некогда славном времени...

В описаниях Каргополя, относящихся к прошлому веку и началу нынешнего, авторы не раз высказывали удивление обилием церквей в таком маленьком городе. Так перед революцией население его составляло около трёх тысяч человек, в городе было двадцать две каменных и деревянных церкви и два монастыря. Обилие древних памятников придавало захолустному городку необычный, нарядный облик, что и побудило писателя-этнографа прошлого века С. В. Максимова отметить, что Каргополь со своей стариной смотрится «лучше самого губернского города». Схоже описывал Каргополь в начале нового века местный краевед Ф. К. Докучаев-Басков: «Здесь чувствуется веяние и своеобразная мощь древней Руси... Это маленький, но цельный образчик древней Руси... живая страница истории!»

Сегодняшний Каргополь, конечно, не похож на прежнее глухое захолустье. Если мы сказали в начале главы о «тихом очаровании» этого небольшого северного городка, то разумелось под этим восприятие жителя большого города. Для своих же масштабов Каргополь живёт достаточно интенсивной жизнью. Население его в четыре раза превосходит дореволюционную цифру. Днём оживленно на улицах, увеличилось число транспорта, шумно на тракте Каргополь – Няндома, не пустеют дороги, во все стороны расходящиеся от города, людно на автостанции и в аэропорту. А вот вечером, когда окончился рабочий день, затихло движение на улицах, ушли в рейсы последние автобусы и последние самолёты, тогда и в самом деле наступает тихое очарование. Уже нет той яркости красок, не столь контрастно выделяются белые стены и купола на фоне неба, нет резкости контуров, всё выглядит мягче и спокойнее. Тогда, в эту пору, снова пройдите по городу, по уже знакомым вам памятникам. Или попросите лодку у доброго хозяина. Перед вами предстанет... Впрочем, все сами собой напрашивающиеся сравнения – сказочный город, «град Китеж» – общи и затёрты, да и не в них суть, а в том, что перед вами просто и непритязательно откроется красота родной старины во всём её поэтическом очаровании.

2. Каргопольская глиняная игрушка

«Работайте больше любуясь, чем заботясь»

А. С. Голубкина

Мы осмотрели город, но ещё не побывали в местном музее.

Как в каждом краеведческом музее, здесь стенды и витрины, посвящённые природе края и его истории. История же Каргополя много древнее прочитанной нами «каменной летописи» и относится к IV–III тысячелетию до н. э., о чём свидетельствуют экспонируемые находки археологов – предметы так называемой каргопольской культуры. Интересен и этнографический раздел, где выставлены предметы быта северных крестьян – одежда, вышивка, прялки, туеса. Документальные материалы дополняют наше знание об истории города и о его знаменитых уроженцах. Мы узнаем, в частности, что каргопольцем был Александр Андреевич Баранов – «Главный правитель Русской Америки» – русских поселений на Аляске в начале XIX века.

Среди экспонатов ваше внимание обязательно привлекут своей весёлой пестротой витрины с образцами каргопольских глиняных игрушек. Их могло бы быть ещё больше, если бы не ограниченность экспозиционной площади музея. Между тем слава каргопольской глиняной игрушки разошлась далеко, и пора бы подумать об организации в городе постоянной ретроспективной выставки игрушек... Возрождение каргопольской игрушки – дело последних двух десятилетий.

Некогда гончарным промыслом занимались крестьяне окрестных деревень – Торопово, Гринёво, Печниково. Места здесь скучные, сухие, безводные – и называются они «каргопольской сушью». Основное занятие крестьян спокон веку - землепашество. Наличие природных глин в округе дало возможность развитию подсобного промысла. Глиняная посуда: печные горшки, миски, кринки и прочее - расходилась по всему Поонежью и Поморскому берегу.

По сохранившимся известиям, гончарный торг в старом Каргополе был значительным. Можно только пожалеть, что ничего не сохранилось с тех времён, когда на Торговой площади выставлялись в ряд изделия гончаров, в том числе и глиняные игрушки. Вот что там было (по описанию краеведа Ф. К. Докучаева-Баскова): «Из той же чёрной глины лепятся различного рода игрушки, неизменно бывающие на базаре: лошадки – на воле, в упряжи и с верховым; солдатики, куры, фигуры баб (эти последние фигуры скорее напоминают собою изделия людей каменного века), «утушки» для свистания и наигрывания (эта детская свистулька имеет за собой порядочную давность, черепки её находятся даже при разработке давным-давно нетронутой почвы)... В последнее время спрос на эти игрушки пал, и производство их уменьшается».

Гончар лепил игрушки между прочим, отдыхая среди трудов от однообразия горшков и кринок, стоили эти игрушки гроши, и значения серьёзного им никто не придавал, покупали их вместе с горшками, ребятишек побаловать, и недолог был их век.

О старой каргопольской игрушке можно составить представление по работам Ивана Васильевича Дружинина (1887 - 1949), хранящимся в местном музее. Каргопольская игрушка была блёклой, неяркой. Покупными красками мастер не располагал. Мел, печная сажа, цветная глина – вот и все краски. Формы фигурок архаичны, заставляющие вспомнить, как отмечено Докучаевым-Басковым в вышеприведённой цитате, «изделия людей каменного века». Действительно, фигурки баб с плоскими «скифскими» лицами, с обнажёнными грудями напоминают первобытных «венер». Бесспорно, что формы северных игрушек, как и орнамент северных вышивок, уходят в самую глубокую древность.

Суровая первобытная архаика не присуща современной каргопольской игрушке, как и прежняя, неяркая, сдержанная раскраска. В игрушку проник цвет. Сохраняя традиционные формы, нынешняя каргопольская игрушка стала более яркой, хотя лучшие мастера обычно избегают излишней пестроты. Глиняная игрушка может быть понята разно. С одной стороны, это произведение мелкой пластики, небольшая раскрашенная скульптурка, и это даёт ей почётное место среди образцов народного искусства. Но это и игрушка, то есть частица сказочного мира. В игрушке всегда живёт сказка, её образы претворяются в скромных глиняных поделках, предопределяя сюжет и форму. Мастер-игрушечник ничем не связан в своей фантазии, наряду с традиционными формами, он вправе вымышлять. И если попытаться определить, чем каргопольские игрушки отличаются от прославленных дымковских, следует сказать – своей сказочностью.

В витрине Каргопольского краеведческого музея, где выставлены работы лучших мастеров, среди разносюжетных игрушек выделяется одна, изображающая бородатого кентавра. О создательнице этой игрушки бабушке Ульяне Ивановне Бабкиной (1888 - 1977), наслышан, пожалуй, каждый турист, приезжающий в Каргополь, - слава народной мастерицы разошлась по всей стране и за её пределы.

Жила Ульяна Ивановна в маленькой деревеньке Гринёве недалеко от села Печникова по Пудожскому тракту. Вокруг простирается «каргопольская сушь» – неширокие поля, невзрачные леса. Избушка мастерицы была ветхой, покосившейся – одинокое старушечье житьё. Сама Ульяна Ивановна маленькая, сухонькая, с лицом, как печёное яблоко. Этакая северная бабушка-задворенка. Но не так проста была бабушка Ульяна, свойственны ей были и юмор, и старческое лукавство, и достоинство народной умелицы.

Народная мастерица Ульяна Ивановна Бабкина.

...Вот пришла она из лесу, корзину грибов наломала, а уже её туристы ждут – полна изба гостей. Ульяну Ивановну не смутишь, привыкла, что к ней ездят из Москвы, из Ленинграда и художники и учёные-искусствоведы. И, конечно, все спрашивают игрушек – о мастерице не раз писали в газетах и журналах, помещали репродукции её работ. Но бабушка с добродушной сердитостью говорит: «Так вам сразу и покажи игрушки! Приезжают – всем игрушки подавай!» И, ворча, начинает ставить самовар, потом переоденется для гостей – кофту светлую наденет, платок чистый повяжет. Скажет лукаво: «Что же вы, гости, а с пустыми руками пришли?» Посмеивается, а гости смущаются. Сидят гости на лавках, смотрят на нехитрое бабкино житьё – иконы в углу, литографии старые на стенах, русская печь, занявшая едва не половину избёнки, лежанка, на которой рядом лежат два больших жёлтых зеленоглазых кота. Посмеётся так бабка над гостями, потом сжалится, покажет игрушки. Уйдёт на чистую половину в двустворчатую дверь – посторонние туда не допускаются – и вынесет фанерный ящик. И начинают туристы охать и ахать, умолять продать игрушки, да Ульяна Ивановна скажет, что делались игрушки на заказ и не продажные, но потом смилостивится и отдаст некоторые...

Игрушки на столе – и куда девались серые стены, низкий потолок, запылённые оконца. Повеселело сразу в доме, засверкало, словно солнце заглянуло. Сказочный мир на столе. «Это кто, бабушка, кентавр этот?» – «Называется Полкан». Так вот, оказывается, разгадка кентавра – лубочный богатырь Полкан. «Вы Полкана сами придумали?» – «Отец мой так делал и я делаю». – «А это кто?» – спрашивают про фигурку женщины в кокошнике с ребёнком на руках, типа вятской няньки. «Называется кокошник». – «А это?» – про женскую фигурку с муфтой. «Называется муфта». – «А это?» – «Корова». Прекрасная корова, с вытянутым туловищем, чёрная, в белых кругах с красными крестами - солярными знаками, с красным ободком на шее, с бело-синими рогами. «А это кто?» – «Заяц». – «Почему с гармошкой?» – «Заяц в лес ходил, цветочков нарвал, пришёл домой, взял гармошку, весёлый...». – «А вот тут какой-то человек влез оленю на рога тоже с гармошкой». – «Поиграть ему захотелось, всё ты спрашиваешь...». Действительно, надо ли объяснять сказку и её на первый взгляд несообразность? Сказка есть сказка. И стоят на столе полканы, муфты, коровы, олени, собаки – весь сказочный бабкин мир, в котором она прожила жизнь и о каждом существе которого у неё свой рассказ.

Так до конца дней своих жила Ульяна Ивановна в низкой избёнке и лепила игрушки на радость людям. Ей не раз предлагали в Каргополь переехать, звали в Союз художников вступить, а ничего ей этого не надо было, какой была она, такой и осталась – народной мастерицей, простой деревенской бабушкой.

Игрушка "Полкан"

Игрушка "Хоровод"

Десять лет прошло, как нет в живых Ульяны Ивановны, не существует больше и её родная деревенька Гринёво. Только по старой плакучей берёзе можно угадать место, где стоял дом мастерицы... В 1988 году исполнилось сто лет со дня рождения У. И. Бабкиной. Художественная общественность столицы предлагала к этой дате установить памятник на могиле мастерицы на каргопольском кладбище. Несомненно, и на месте деревни Гринёво должна быть установлена памятная доска: "Здесь в деревне Гринёве жила и работала народная мастерица Ульяна Ивановна Бабкина".

"К глубокому сожалению, могила прославленной мастерицы, не имевшей близких родственников и умершей в 1977 году, до настоящего времени никак не обозначена, и возникает угроза её полного исчезновения с лица земли. Мы считаем, что могилу У. Бабкиной необходимо отметить скромным памятником. Его установка может стать фактом большого культурно-воспитательного значения". (Ямщиков С. Пока одни резолюции... - "Сов. культура", 1986, 15 февраля).

Да, Ульяна Ивановна умела находить в жизни радость и давала людям радость, воплощённую в пёстрой галерее её игрушек, и мы должны быть благодарны её памяти.

Каргопольская глиняная игрушка оказалась в счастливом положении. Двадцать лет назад ещё были живы старые мастера, сохранившие традиции гончарного промысла. (Ряд знаменитых северных промыслов заглох потому, что прервалась преемственность, как, например, палощельская роспись.) Они и передали свои навыки молодой смене, когда была сформирована артель «Каргопольская игрушка» (филиал объединения «Беломорские узоры»).

Во главе артели встал Александр Петрович Шевелёв (1910 - 1980).

Родом он из деревни Торопово, в десяти километрах от города, одного из гончарных центров Каргополья. В окрестностях деревни есть хорошие глины и гончарным промыслом прежде занимались в каждом доме. Александр Петрович вырос в семье потомственных гончаров, с малых лет входил в знание ремесла. В 30-е годы старые промыслы заглохли. Александр Петрович долгое время работал на кирпичном заводе. В то время и другие мастера отошли от наследственной профессии и лепили игрушки разве что по случаю - ребятишек забавлять. Никогда не прекращала лепить одна Ульяна Ивановна - для неё это было больше чем профессия - жизнь.

Мастер Александр Петрович Шевелёв

Александр Петрович стал старшим мастером артели, когда вышел на пенсию. С благодарностью вспоминаю этого спокойного, пожилого человека, по-северному открыто-приветливого. Вспоминаю, как он, по привычке рабочего человека, не умеющего сидеть без дела, строгал доски в своём дворике и отложил рубанок, увидев нас.

Мы пришли, чтобы расспросить мастера об игрушечном деле. «Ну что ж, – сразу согласился Александр Петрович, – давайте лепить». В его горенке-мастерской в ведре в сырых тряпках лежала приготовленная впрок глина. Мастер взял кусок глины, плошку с водой, вышел в палисадник, усадил гостей на лавочку в тени, роздал всем по кусочку глины. «Лепите». – «Что?» – «А что получится». – И сам начал разминать в ладонях мягкую, как пластилин, глину.

За разговором кусок глины превратился в его руках в небольшой цилиндрик – болванку, из которой можно слепить всё, что подскажет фантазия. «Ну, что же вам слепить? Сей год грибов много, слепим грибника».

Пальцы привычно разминают глиняную болванку, которая превращается в туловище, голову, руки, ноги. Возникла коренастенькая фигурка. При лепке мастер постоянно смачивает пальцы водой.

Лепка – дело весёлое, улыбались мы, улыбался и мастер, когда из-под его пальцев возник этакий старичок-боровичок, толстенький, с кривыми ножками, с бородой-лопатой и смешным толстым носом. Но лепка - конечный результат, ей предшествовала долгая работа по приготовлению глины. По словам мастера, делалось это так. Сначала глину заквашивают, то есть заливают водой, накрывают мокрыми тряпками и так она стоит три-четыре дня – чем дольше, тем лучше. Потом глиняную массу рубят деревянной лопатой в деревянном корыте. Затем глину надо мять. В старину, когда глины на горшки и кринки требовалось много, её выкладывали на пол и топтали ногами, часа полтора надо топтать, чтобы приготовить массу на пятьдесят кринок. Из остатков же лепились игрушки. Изделия сушились в прохладном тенистом месте. Кринки прежде сушили в сарае, а игрушки нынче сушат дома при комнатной температуре. Два дня пройдёт – у игрушек побелеют концы. Потом ещё три дня они досыхают. Обжигают в русской печи. Кладут игрушки вместе с дровами внутрь и зажигают. Дрова нужны берёзовые. Топится печь два часа и неоткрытой стоит до утра. Утром вынимают обожжённые игрушки, ещё горячие. Очищают от золы и можно приступать к раскраске. Раскрашивают партию игрушек по частям: отдельно шапки, отдельно кафтаны.

Мастер взял былинку, коснулся к глине – появились у грибника глаза, и рот расплылся в улыбке. Но это ещё не всё. Из маленького кусочка глины делается шляпа и налепляется на голову, из другого кусочка – корзина и прилепляется к туловищу, а из совсем крохотных кусочков – несколько грибков в корзину. Вот грибник готов, но не совсем. В лес идти – всё веселее с собачонкой. И возле грибника появляются фигурки маленьких собачек.

Теперь мастер смотрит, что получилось у гостей. «Ничего, ничего», – поощрял он. Он-то знал, что лепка из глины есть игра, в которой каждый может участвовать – слепил, себя потешил. А вот дать хоть недолгую жизнь глиняной игрушке уже сложнее. «У твоей-то лисы, – объяснял он, – хвост при обжиге отвалится, а у медведя палка в лапах». Начинаешь понимать, что формы глиняных игрушек при всём разнообразии не произвольны. Игрушка должна быть целостна, заключена в едином объёме.

Александр Петрович был доброжелательным учителем, терпимым, немногословным мастером, он обучал делом, и ему удалось воспитать молодую смену. Манеру Александра Петровича легко заметить в сегодняшних работах его учениц.

Основные традиционные типы каргопольских игрушек повторяются у каждого из старых мастеров, но каждый вносит в них свою художественную индивидуальность. Олени, коровы, медведи с гармошкой есть и у А. П. Шевелёва и у У. И. Бабкиной, но у каждого они свои, своего типа, своей раскраски, с присущими мастеру излюбленными цветами.

И что ещё замечательно – нет ни одной фигурки, повторяющей другую в раскраске, – шапочки полканов, колера коней всегда разнятся, да и в формах игрушек одного сюжета нет полной идентичности, потому что не машины штампуют эти фигурки, а творят добрые руки мастеров.

Каргопольский мастер-лепщик никогда не был скучным ремесленником, а всегда - народным умельцем, в нём жил художник, и был свойствен ему поиск и изобретательность. Он берёг традиционные, но создавал и совершенно новые формы. Александр Петрович Шевелёв, например, охотно лепил свистульки с бородатыми головами полканов и свистульки с женскими лицами – птица Сирин. «Вы сами это придумали?» – отвечал: «Нет, так у нас лепили раньше полканов, сиринов, и тут же показывал новую, придуманную им игрушку: конь с двумя головами, вроде Тянитолкая из детской сказки, на нём двуликий всадник. Мастер объяснял просто: «Лепить одно и то же надоедает, хочется попробовать новое. Эту игрушку было трудно делать, надо, чтобы одна сторона в точности повторяла другую». Такие произведения мастера, обычно, создавали не на продажу, а для выставок и музеев. В местном музее можно увидеть целые оригинальные композиции. У А. П. Шевелёва – «Охота на медведя», у С. Е. Дружинина – «Свадьба», у К. П. Шевелёвой – «Посиделки», «Тройка».

Персоналии каргопольских мастеров-игрушечников, а также анализ фольклорных истоков их творчества содержатся в книге Г. П. Дурасова "Каргопольская глиняная игрушка" (Л., "Художник РСФСР", 1986). Вызывает, правда, удивление, что автор, услышав в разговоре старых мастериц слово "бобка", понял его как местное название каргопольской игрушки и стал злоупотреблять словами типа "каргопольские бобки". На самом деле "бобка" - слово северорусское, ныне относящееся к архаическим пластам языка, в чём легко убедиться, раскрыв "Толковый словарь" Вл. Даля. Слово "бобка" всегда употреблялось в добродушно-ироническом контексте, как и южнорусское "цацка", означает детскую игрушку, забавку. Самому мне не довелось слышать это слово от старых мастериц. Сегодняшние каргопольские мастерицы узнали о существовании этого слова из книги Г. П. Дурасова.

Лучшее, накопленное старыми мастерами, является тем фондом, на основе которого работает сегоднящняя артель "Каргопольская игрушка".

Их двадцать пять мастериц в домике с флигелем на Архангельской улице. На широких столах и на стеллажах стоят подготовленные к росписи и готовые образцы продукции - глиняное войско полканов, стада коров и оленей, пёстрые хороводы баб в кокошниках и бородатых мужиков. Восемь видов игрушек идёт на поток. Самой сложной в исполнении является композиция «Тройка». «Тройки» лепят и раскрашивают самые опытные мастерицы.

Мастерица артели "Каргопольская игрушка" Т. С. Водяницкая

Мне не хотелось бы выделять кого-либо из мастериц-северянок, все они любят и знают своё дело. Производство расширяется, построена вторая электрическая печь для обжига. До шестидесяти тысяч игрушек в год выпускает артель. Каргопольская игрушка поступает в сувенирные магазины самого Каргополя, Архангельска, Москвы, Ленинграда, других городов. Однако нельзя не заметить, что в последнее время покупатель стал проявлять меньший интерес к каргопольской игрушке. Причина очевидна: скупая, порой унылая раскраска игрушек. Вина тут не на мастерицах, а на снабжающих организациях. Нет хороших красок. Темпера поступает редко, работают гуашью с последующим закреплением, выбор цветов ограниченный. Существуют и другие нерешённые вопросы. Сказывается, конечно, и отсутствие опытного наставника, каким был Александр Петрович Шевелев.

Когда вы будете в Каргополе - зайдите в домик на Архангельской улице, здесь ни от кого не закрывают дверей.

Каргопольская игрушка в своих основных формах, разработанных старыми мастерами, отличается широким жанровым разнообразием. Но если попытаться определить, что в ней самое ценное и оригинальное, следует сказать - её сказочность. Для «вятки» типична «барыня», для «каргополки» – сказочный богатырь Полкан, мифический персонаж античности, после долгих странствий через века и страны превратившийся в русского лубочного героя из сказки о Бове Королевиче. Подобно тому как сберёг Север образцы древнерусского деревянного зодчества, древние песни и былины, так сберёг он формы древнерусской игрушки с её фольклорными персонажами. Сказка Севера живёт в этих бесхитростных фигурках.

3. Окрестности Каргополя

Без конца лесу шумячаго, Ай не видно ему ни краю да ни берега.

Из былин.

Места каргопольские! Чудесный край открывается за этими словами: и озёра, и реки, и мхи, и болота, и леса, леса...

И вот что замечательно – в какую бы сторону ни отправились вы от Каргополя по разбегающимся от города дорогам, везде ждёт вас находка, открытие, пусть для себя, но обязательно открытие прекрасного памятника зодчества.

Если и есть где безошибочные «дороги к прекрасному», то знайте, что ведут они от Каргополя.

Белокаменный Каргополь стоит своего рода островком, а вокруг раскинулась «лесная Русь» с сёлами и деревнями, история которых, как и история всего края, уводит в седую древность.

Плывёте ли вы по реке, идёте ли по дороге, ещё издали над зубчатой стеной дальнего леса возникает силуэт огромной ели, и когда вы приблизитесь, увидите, что на самом деле это шатёр древней церкви, обозначивший затерянное в лесном море селение. Здесь, на Севере, всё, что строил человек себе на потребу: могучие срубы изб, амбары и баньки, колодцы с журавлями и мостики через ручейки и речушки, – всё соотносимо с одним природным материалом. Русь лесная – Русь деревянная. И, глядя на памятник зодчества и на сопутствующее ему деревенское окружение, на окрестный пейзаж, на окружающие леса, ощущаешь слитность архитектурных форм с природой, словно бы творение человеческих рук возникло здесь непроизвольно, естественно.

Большинство древних памятников Каргополя – шатровые церкви.

Происхождение шатра уходит в глубокую древность. Летописи называют шатровую церковь «церквой круглой по старине», церковью «древяной вверх». Самобытная форма шатра получила широкое распространение в Древней Руси, однако только Север донёс до нас памятники деревянного шатрового зодчества.

Древняя шатровая церковь представляла собой восьмигранную башню (почему и называлась «круглой»), увенчанную шатром. Форма эта имеет аналогии в крепостном зодчестве. Так в каргопольском остроге две башни были срублены восьмериком, остальные семь - четвериком. Памятников этого древнейшего типа сохранилось совсем немного. Одним из замечательных образцов была до недавнего времени Никольская церковь XVII века в селе Астафьеве на реке Свиди.

Никольская церковь в селе Астафьеве. XVII в.

Церковь в селе Астафьеве была построена в красивом месте (как, впрочем, и все древнерусские церкви), на высоком холме у излучины реки. Формы её поражают предельной простотой и величавой суровостью. Угрюмо-выразительны чёрные брёвна восьмигранной стопы. Стопа оканчивалась дуговым карнизным выгибом – повалом, от которого вздымался шатёр. Мощная стопа храма служила ему своеобразным постаментом. Шатёр тоже был рубленым. Причём если восьмерик здания рубился в обло, то есть по-округлому с выпускными концами, что усиливает живописную игру граней, то шатёр рубился в шап, или в лапу – со стёсанными концами и покрывался тёсом. Рубленой была и маковка, покрытая чешуйчатым лемехом. Всегда, глядя на такие сооружения, поражаешься, что вся огромная конструкция сработана одним топором и, как говорят, "без единого гвоздя".

Шатровое здание выражает идею устремлённости ввысь. В свидской церкви шатёр вместе с маковкой и крестом превосходил высоту опорного восьмерика. Величественность таких сооружений особенно хорошо ощутима на отдалении, вблизи же шатёр зрительно укорачивается, и двадцатисаженная громада не подавляет человека. Шатровые церкви, как и другие произведения народного зодчества, всегда соизмеримы с человеком.

Ныне пусто на церковной горке в Астафьеве... Остались лишь уникальные ворота бывшей церковной ограды, сложенные из плотно подогнанных каменных блоков.

На западных воротах высечена дата – 1866. Циклопическая кладка, архаичные формы ворот прекрасно сочетались когда-то с монументальными формами храма-столпа. Особенно выразительна арка восточных ворот в виде гигантской скобы, высеченной из цельного монолита.

Даже те, кто ненадолго приезжают в Каргополь и не имеют возможности поездить по окрестностям, могут увидеть самый близкий по расстоянию замечательный памятник XVII века – церковь села Саунино в пяти километрах от города.

Дорога идёт среди полей и лугов, пока за песчаным холмом, поросшим сосновым лесом, не завиднеется вершина шатра. Привычно для северного пейзажа, что памятники деревянного зодчества, «деревяшечки», как ласково называют их местные жители, стоят в живописном месте, обычно у реки или озера. Древняя церковь Иоанна Златоуста 1665 года стоит среди ровной местности. Её окружение – золотистые поля. Стоит она на некотором удалении от села, на старом кладбище, некогда обнесённом стеной из валунов.

Церковь Иоанна Златоуста в селе Саунино. 1665 г.

Церковь и стоящая рядом колокольня вносят поэтичность в окрестный скромный пейзаж, в однообразие полей, окружённых цепочкой поредевших лесов. Пейзаж был бы пуст и скучен, если бы не оживляли его эти стены из потемневших брёвен, высоко взметнувшийся к небу шатёр храма (высота от уровня земли до креста тридцать пять метров) и дополняющий эту вертикаль, господствующую над местностью, шатёр колокольни.

Саунинская церковь является классическим образцом другого, наиболее распространённого типа шатрового зодчества, так называемого восьмерика на четверике. Красота таких сооружений - в умело найденном соотношении нижнего четырёхугольного сруба, поставленного на него восьмигранного сруба меньшей высоты и главного украшения храма – самого шатра. Трудно передать словами то чувство удовлетворения совершенством архитектурных форм, которое испытываешь, глядя на расчётливо найденный угол наклона граней шатра, согласованную с ним цилиндрическую шейку в венчике обломов и завершающую луковицу. Шатёр обшит тёсом в пять рядов, обрезные концы досок создают зубчатые пояски, скупо оживляющие плоскости его граней. У основания шатра над красивого профиля повалом нависают тесовые доски с резными концами, они выполняют роль водотечин. Все функциональные элементы деревянного зодчества имеют одновременно и важное эстетическое значение.

С восточной стороны к храмовому четверику примыкает апсида, квадратная в плане. Апсида, как и у большинства деревянных церквей, перекрыта бочкой красивого криволинейного профиля, с острым верхним щипцом, из которого вырастает небольшая главка.

С западной стороны к четверику храма примыкает трапезная. (Ныне трапезная разобрана реставраторами, но, несомненно, будет восстановлена в прежнем виде.) Как обычно, это прямоугольный сруб, крытый на два ската. Трапезная позволяла расширить помещение при большом стечении народа, была также местом обсуждении сельских дел и праздничных угощений. В трапезной нередко отправлялась служба служба. Для этого в ней устраивался алтарь с иконостасом – придел. Такой придел был в трапезной церкви Иоанна Златоуста – по южному скату кровли на небольшом четверичке возвышается главка, обозначающая второй престол церкви.

Памятники архитектуры обычно содержатся закрытыми, и, к сожалению, не всегда удаётся увидеть их интерьер. Но если мы войдём внутрь, то сначала попадём в небольшой притвор, из которого низкая дверь ведёт в просторную трапезную. Потолочные доски лежат на мощном поперечном брусе – матице, а сама матица поддерживается двумя толстыми столбами. Столбы резные в виде трёх поставленных друг на друга дынек, разделённых поясками в виде жгута. Бревенчатые стены внутри затёсаны, а углы выскоблены в лас. Войдя из трапезной в храм, заметим ещё одну характерную особенность шатровых церквей: эти огромные снаружи сооружения имеют довольно скромное моленное помещение. Высота интерьера храма равняется примерно трети его высоты. Переход конструкции от четверика к восьмерику скрывает расписной потолок, так называемое небо. Небо, обычно, устраивается с лёгким уклоном ввысь к центральному кругу, в котором помещено изображение Спаса или Троицы, как в Саунино, и делится на чётное число секторов – косяков, в которых изображаются двенадцать апостолов, либо четыре евангелиста и архангелы, как здесь. Тябла расписаны орнаментом, в них устроены специальные отверстия – голосники.

Трапезная, вероятно, была поставлена несколько позже храма – она срублена не вплотную с ним, а лишь примыкает к нему, так что образуется простенок, забранный стенкой из коротких бреёвен. Всё это, по-видимому, не смущало древнего мастера. Он смело шёл на обдуманное нарушение симметрии. В саунинской церкви трапезная сдвинута в южную сторону, где находится придел, так что стена трапезной здесь выступает за стену четверика. Северная же стена срублена вровень, в одну линию со стеной храма. Этот сдвиг с осевой линии хорошо заметен, если смотреть на церковь с алтарной стороны. Асимметрия создаёт интересную игру объемов, ощутимую при круговом осмотре памятника.

Саунинская церковь, как обычно для деревянных церквей, поднята на высокий подклет, так что окна трапезной оказались почти под карнизом. Часто в позднейшее время, при ремонте здания, окна расширялись. Первоначально, когда они были слюдяными, а слюда стоила дорого, их делали небольшими, и свет пропускали только некоторые из них, называемые красными, – обычно это средние окна, боковые же назывались волоковыми – они задвигались дощатыми щитами, заволакивались.

Вход в церковь с южной стороны был устроен в прошлом веке. Первоначально вход был традиционно на западной стороне. К двери, высоко поднятой над землёй, вела лестница на два всхода.

Колокольня, стоящая возле церкви с южной стороны, красивое и оригинальное сооружение. Обращает внимание шестигранная форма её сруба (чаще возводились колокольни восьмигранные), а также, в отличие от церковного здания, приём рубки в лапу, без выступающих концов – продуманный приём, чтобы подчеркнуть прямую линию граней. Соответственно каждой грани внутри колокольни стоят вертикальные столбы, которые на верхней открытой площадке образуют пролёты звонницы. По центру колокольни проходит осевой столб, с которым связывается крест. В отличие от рубленого шатра церкви, шатёр колокольни стропильной конструкции.

К востоку от города, по дороге на Няндому, в десяти километрах от города расположена Большая Шалга.

Шалга – название местности, означающее, по Далю, «большой вхожий лес», а также «дровосеку». Хороший лес здесь давно вырублен, по сторонам дороги – кустарник, чернолесье, в просветах открываются поля, деревеньки и, наконец, в удалении от дороги – шатёр церкви среди деревьев на старом погосте.

Церковь Рождества Христова в Большой Шалге (1745) в плане близко напоминает саунинскую, но художественный облик её совершенно иной.

В старых изданиях - у И. Грабаря, М. Красовского - эта церковь ошибочно названа "церковью в Малой Шалге", ошибочна и датировка. Существующая деревянная церковь в Малой Шалге (21 км от города) более поздней постройки и иная по формам.

Церковь Рождества Христова в Большой Шалге. 1745 г.

Уникальной постановкой шатра мастерам удалось достичь впечатления необычайной стройности сооружения. Соответственно этой задаче четверик и восьмерик сужены и вытянуты, грани же шатра необыкновенно круты, вверху восьмигранная пирамида резко усечена, и из неё вырастает главка на шейке, кажущейся несоразмерно тонкой по отношению к вершине усечённой пирамиды. Этот приём усиливает впечатление столпообразности здания, его монументальность. Линия граней шатра не прямая, а слегка выпуклая во внешнюю сторону. Нарушение это лишает сооружение геометрической сухости, придаёт живописность его силуэту. Золотистый от замшелости тёс, шестью вертикальными рядами покрывающий шатёр, и серебристый лемех главки дополняют это впечатление.

Внутри церкви сохранилось расписное небо. Стоит церквушка среди поля, в куче елей и лиственниц на старом погосте: замшелые кресты, могильные камни, усыпанные хвоёй и шишками... Рядом каменная церковь XIX века с классическим портиком, отчасти напоминающая каргопольскую церковь Зосимы и Савватия. Но рядом с деревянной каменная, даже неплохая по формам, всегда проигрывает. В дереве таится какое-то живое очарование. Возле деревянной церкви можно пробыть и час, и другой, и третий – и всё так же она ненасытно радует глаз и, возвращаясь полем на проезжую дорогу, всё время будешь оглядываться и удивляться, как по мере удаления меняется её силуэт, всё более вытягиваясь и утончаясь, пока не мелькнёт в последний раз за поворотом дороги.

Ансамбль погоста в селе Большая Шалга

Прекрасно! Но не менее прекрасное ждет нас впереди.

Отправимся теперь от Каргополя на запад по старому Пудожскому тракту. Снова автобус повезёт нас «каргопольской сушью», и снова мы будем удивляться непривычной для Севера равнинности и безводности здешних мест.

Проедем мимо того места, где ещё недавно стояла деревенька Гринёво, и снова посетуем, что не почтена память народной мастерицы. Вскоре покажется и большое село Печниково. Предполагают, что название его происходит от чудских печищ, чудских поселений (о «чуди белоглазой», «поганых сыроядцах», - первоначальных обитателях здешних мест упоминают некоторые исторические источники, в частности «Житие Кирилла Челмогорского»). Печниково и поныне сохраняет облик старого северного села с рядом двухэтажных («двужирных») изб, украшенных солнцами по фронтону и резьбой по причелинам. Обращают на себя внимание старинные колодцы с огромными воротными колёсами – вода здесь находится на значительной глубине. На всём Севере только в «каргопольской суши» и встретишь такие колодцы.

В шести километрах в сторону от Печникова находится Красная Ляга (Шейна).

Ляга - по-северному лужа, а также небольшое озёрко. Действительно, когда-то здесь было небольшое озёрко карстового происхождения, от которого осталась воронкообразная сухая впадина. Но не своим некогда «красным», красивым озёрком знаменито это место. Здесь стоит памятник непреходящей художественной ценности - Сретено-Михайловская церковь 1655 года.

Памятник этот недостаточно оценён до сих пор. Между тем это одна из немногих уцелевших древнейшего типа восьмериковых шатровых церквей, подобная утраченной церкви в Астафьеве и одного с ней времени.

Мощная стопа храмового сруба завершается прекрасным высоким шатром, из которого органично вытягивается тонкая изящная шейка с главкой. С запада и востока – симметричные прирубы, перекрытые бочками: первый – притвор, второй – алтарь. Глубокой древностью веет от этих скупых, суровых форм. Такой предстаёт церковь на старой фотографии.

В начале века облик памятника после ремонта стал другим. Были прорезаны высокие окна, заменено покрытие прирубов, и всё здание снизу доверху обшито тёсом и изукрашено резьбой. С большим искусством резчики имитировали свешивающиеся полотенца. При этом засчёт декоративного постамента над повалом скрадывались подлинные размеры шатра - мастера понимали, что грандиозный шатёр раздавит их декоративный замысел и потому постарались украсить сам шатёр. Однако не будем слишком сетовать. Они не только украшали, но и реставрировали здание, подводя новые венцы вместо сгнивших. Плотная же обшивка без зазоров помогает сохранности здания, стоящего в удалении от людных мест.

Никто не живёт теперь в Красной Ляге. Люди приходят только во время полевых работ. Среди неширокого окоёма, замкнутого в кольцо лесами, среди золотистого поля злаков стоит древний памятник - память почти трёх с половиной веков. Журавли кличут, кружатся над кромкой леса. Ходишь взад-вперёд по полевой дороге, отмечаешь, как расчётливо поставлена церковь относительно дорожной оси, как строже становится на удалении силуэт церкви с возносящимся шатром, ощутимее его подлинная древность. И, не скрою, к восторгу примешивается и чувство тревоги за этот одиноко стоящий памятник. Недостаточно охранной доски, необходимо понимание всеми, приходящими сюда, его неизмеримой ценности и красоты.

Вернёмся в Печниково и продолжим наш путь в Лядины.

Край этот заселился давно, задолго до исторического упоминания о Каргополе. Первые поселенцы «садились на сыром корени», «где лес от века не пахан», вели подсечное земледелие. Выбиралось удобное место, поросшее невысоким смешанным лесом. Лес вырубался, валился рядами - стлался «постелью». Его оставляли на год и затем поджигали. На палу, или огнище, распахивалась нива. Поначалу урожай был большой, но вскоре снижался. Тогда поле бросали, оставляли зарастать, а сами искали новых мест. Такое брошенное заросшее поле называлось лядиной (также – лядо, ледина).

Отсюда, видимо, и произошло название села Лядины в тридцати семи километрах от города.

В Лядинах на старом погосте находится целый архитектурный ансамбль: две церкви и колокольня. В «Подлинной дозорной книге по городу Каргополю» (1648) говорится: «Волость Ледина, а в ней на погосте церковь Покрова Пресвятые Богородицы, да другая церковь страстотерпца Христова Георгия, строение приходных людей...». Однако церкви эти до нас не дошли, в XVIII веке они были заменены другими, существующими и поныне.

Ансамбль погоста села Лядины. XVIII в.

Шатровая Покровско-Власьевская церковь построена в 1761 году (по другим данным – в 1743 г.) Хотя на возведение шатровых храмов был наложен запрет ещё с середины XVII века, но на Севере, в глуши, и в XVIII веке воздвигались многие шатровые храмы, в том числе и огромный лядинский. Покровская церковь поражает своими размерами – это величавые хоромы. Срубить такую махину могли только мастера, вооружённые многовековым опытом. Внешне – обычный тип шатрового храма восьмерик на четверике, но увеличенный едва не вдвое, растянутый по боковому фасаду за счёт прирубов – двухэтажной трапезной с притвором, алтарной апсиды, квадратной в плане, перекрытой массивной бочкой. Особенно величав шатёр храма, едва ли не самый огромный среди сохранившихся шатровых сооружений Каргополья-Онеги, в ясную погоду он виден далеко с печниковской дороги. Храм огромен, но громадность его не давит, он соизмерим с человеком.

Интерьеры церкви также значительны. Здание, как мы сказали, двуххрамовое. Внизу находилась Власьевская зимняя церковь с трапезной – сумрачное помещение с приземистым потолком. Верхнее помещение Покровской церкви более просторное, облегчённое. Как в верхней трапезной, так и в нижней мощный брус потолочной матицы поддерживается двумя резными столбами традиционной формы в виде поставленных друг на друга дынек с перехватами в виде жгутов. Вдоль стен тянутся лавки с резными ножками и резной опушкой красивого волнистого профиля.

В верхней церкви сохранился резной позолоченный иконостас и расписное небо. Небо двенадцатичастное. В центральном круге изображён Бог-Отец на престоле, в косяках – апостолы, архангелы, по четырём углам – трубящие ангелы. Небо всегда придаёт внутреннему помещению храма нарядность: алые, зелёные одеяния фигур на голубом фоне, позолота – всё необычно, ярко, красочно, наполняет полутёмный интерьер храма трепетным сиянием.

В иконостасе Покровской церкви было обнаружено несколько интересных икон, как, например, иконы праздничного чина XVI века (Архангельский музей), царские врата (Эрмитаж, Ленинград). Заслуживает упоминания икона св. Евстафия XVI века (Архангельский музей). Сдержанная манера письма, плавность линий, мягкая моделировка лица, высветленные тона - особенности этого произведения. Здесь нет упрощённой композиции, контурности в обрисовке фигур, обычно определяющих «северные письма». Икона написана мастером-профессионалом, но безусловно местным, о чём свидетельствует манера наложения красок, некоторая плоскостность изображения и общий лирический склад произведения.

В трапезной верхней церкви в ряду местночтимых святых находились иконы основателей монастырей в Каргополье – Кирилла Челмогорского (XIV век) и Александра Ошевенского (XV век). Жития этих святых содержат ценный материал как для историка, так и для искусствоведа. Так автор «Жития Кирилла Челмогорского», Иоанн, священник Покровской церкви в Лядинах, живший в середине XVII века, в тексте жития называет себя «иереем изографом» и сообщает, что написал три иконы преподобного.

В «Житии Александра Ошевенского» упоминается «иконописец Симеон именем с сыном Иваном». Все эти факты лишний раз свидетельствуют о том, что авторами «северных писем» были не только профессиональные иконописцы, но в большинстве случаев местные жители, клирики и крестьяне.

Вторая лядинская церковь – Богоявленская – очаровывает своей прихотливой живописностью. По времени она позже Покровской – 1793 года. Церковь эта – прекрасный пример неисчерпаемости форм деревянного зодчества.

Конструктивно здание очень просто: восьмерик на четверике с примыкающей трапезной, но всё дело в том, как сумели распорядиться этими традиционными объёмами мастера. Распорядились же превосходно: взяли и осыпали её простой объём двенадцатью главками-шишечками, и стала церковь «преудивленной и преукрашенной», как выражались встарь.

Глядя на неё, вспоминается что-то знакомое – да, Покровская церковь в Кижах (1764). Сходство, разумеется, неполное, но в деревянном зодчестве мы вообще не знаем ни одного памятника, в точности повторяющего другой, даже если тот служил явным прототипом. В отличие от кижской здесь на плоской восьмискатной кровле не девять, а только пять главок, и стоят они не на восьмеричках, а бесхитростно вырастают из кровли. Найдены и свои оригинальные приёмы: по углам четверика поставлено по маленькой главке, так же и трёхчастная апсида на одиннадцать граней имеет одну бочку над центральной апсидой, увенчанную главкой, над боковыми же апсидами изящные главки поставлены на маленькие восьмерички. Затейливая разномасштабность оглавления радует взор.

Но есть у Богоявленской церкви ещё одна примечательность, неповторимая больше нигде в памятниках деревянного зодчества – её «круглое» крыльцо. Исследователи называют его «исключительным в древних деревянных церковных постройках» (В. Суслов).

Богоявленская церковь в селе Лядины. 1793 г. Крыльцо Богоявленской церкви. Вид сверху

Крыльцо имеет вид прислонённого к западной стене трапезной широкого растянутого тесового шатра, стоящего на резных столбиках, окружённых резными перильцами. С внешней стороны крыльцо имеет семь граней. Внутри крыльца между перильцами и лестницей – дощатый обход – гульбище. Пятигранная лестница в четырнадцать ступенек ведёт к церковным дверям. Всё это раскрашено скромно, но изящно: лестница, перильца, столбики – красным и синим. Внутри свод шатра изображает синее небо, усыпанное белыми звёздами. Когда ходишь по крыльцу, по его скрипучим половицам, испытываешь радостное чувство сказочного, наслаждаешься подлинным артистизмом древодельцев (пусть это слово и редко применимо к деревянному зодчеству).

Крыльцо это, как народная песня, вписанная в древний церковный сборник. Сравнение это правомочно в той степени, что просторное крыльцо у церкви, «дома божьего», служило целям мирской жизни: здесь было пёстро и людно в дни больших праздников, здесь сходились сельчане, чинно раскланивались седобородые старики, обсуждали сельские дела и события, степенно шествовали отцы семейств с жёнами, лебединой походкой проплывали девушки в ярких сарафанах и кокошниках, шитых жемчугом, перешёптывались, глядя на них, парни, резвилась детвора, сидя на ступеньках, тянули свои песни калики перехожие про Алексея, человека божьего, про Голубиную книгу... Картины давнего, забытого быта оживают здесь, и картины праздничные, потому что таков облик самого крыльца – оно радует глаз и веселит душу.

Третий памятник ансамбля – колокольня конца XVIII века. Она имеет вид стройной башни с шатровым завершением.

Колокольня срублена в шап, в лапу. Внутренняя конструкция её обычна: восемь столбов, соответствующих граням, и центральный столб, проходящий через всё сооружение до креста. В отличие от саунинской колокольни сруб основного массива – восьмерик – начинается не от земли, а поставлен на невысокий четверик. Такой приём, довольно распространённый в сооружениях подобного типа, вызывался необходимостью, дабы опорные столбы колокольни не касались земли и не гнили. В нижнем ярусе – четверике – устраивалось небольшое помещение, обычно под склад церковной утвари.

Следует отметить ещё одну примечательную деталь в окружающем Лядинский ансамбль деревенском пейзаже – пять старых амбарчиков, вытянувшихся с запада вдоль погоста. Сами по себе амбарчики предельно просты – обычные приземистые срубы, крытые на два ската, с широкими двустворчатыми дверьми, но они так живописно стоят рядком, один к другому, так дружно и простодушно, что без них картина Лядин была бы неполной¹.

В своей книге "Каргопольский озёрный край" (М., "Искусство", 1984) я поддержал гипотезу Ю. С. Ушакова, согласно которой в Лядинах существовало озеро карстового происхождения, близко подходящее к существующим церквам и определявшее их положение в пейзаже (см.: Ушаков Ю. С. Ансамбль в народном зодчестве Русского Севера. Л., "Стройиздат", 1982, с. 48-49). Однако, побывав снова в Лядинах и озирая ровный рельеф местности, я, при всём желании, не мог обнаружить следов какого-либо озера, а они непременно остались бы на рельефе даже двести лет спустя. Остаётся неизвестным, откуда автор взял сведения об исчезнувшем озере. Для меня ныне несомненно, что Лядинский ансамбль, как и другие памятники "каргопольской суши", был поставлен относительно дорожной оси. Дорога из Каргополя на Лекшмозеро возле лядинского ансамбля ломается под прямым углом, так что памятник точно фиксирован на пересечении двух зрительных осей.

Из Лядин можно проехать на Лёкшмозеро. Край Лёкшмозерский – край озёрный – заслуживает отдельного рассказа (см. в серии "Дороги к прекрасному": Гунн Г. Каргопольский озёрный край. М., "Искусство", 1984).

Но хоть коротко. Дотоле всё была сушь да сушь, и вдруг – широкий водный простор, а дальше, к северу, озёра следуют одно за другим и дорога ведёт по узкой лесистой гряде – Масельге (что по-карельски означает Земляная гора), разделяющей сток вод бассейна Онежского озера и сток вод реки Онеги, то есть бассейны Балтийского и Белого морей. Так и идти Масельгой к Хижгоре, самой высокой точке местности, где стоит церковь Александра Свирского середины XIX века не столько удивительной формы, сколько удивительно поставленная, прекрасно найденная в пейзаже. Дальше опять пойдёт дорога вдоль озёр, порой уходя в сырой лес. Всё глуше будут места – но какой же привольности! – пока не придёшь в Порженское. Тут уж совсем нестеровское: церквушка на пригорке, старые ели и лиственницы, гладь озера. На Порженском погосте сохраняется изумительной красоты памятник северного зодчества: Ильинская церковь с клинчатой кровлей XVII века, очень небольшая, изящная, с прирубленной над входом живописной шатровой колоколенкой. Окружает погост оригинальная рубленая деревянная ограда с филёнчатыми воротами и башенками по углам. От Порженского остаётся двенадцать километров до Кенозера.

Церковь Александра Свирского на Хижгоре.

Масельга. Вид с Хижгоры

Масельгу недаром называют жемчужиной Каргополья. Это не только редкое по красоте место, но и уникальное по своему географическому положению: Каргопольский озёрный край сходится здесь с Карельским озёрным краем. Другого такого на Русском Севере нет. Его необходимо охранять как памятник природы вместе с существующими здесь архитектурными памятниками. место это должно стать заповедным. выдвигается идея создать в районе Масельги и в районе Кенозера национальный парк.

Возвратимся в Каргополь и на автобусе отправимся теперь на северо-запад, в Ошевенское.

Снова долгое время мы будем ехать сушью, а когда наконец покажется река, то и село будет называться, отмечая примечательность пейзажа, – Река. У моста через реку Чурьюгу стоит каменный храм XIX века. Любопытно - это нередко на Севере, - что его кровля с пятиглавием и шатёр колокольни выполнены из дерева. Дальше дорога идёт некоторое время вдоль реки, затем лесом. Будет она прямая как стрел,а и впереди, прямо по её оси, далеко завиднеется белая монастырская колокольня.

Александро-Ошевенский монастырь

Александро-Ошевенский монастырь – единственный из сохранившихся в каргопольской округе. Основан он иноком Александром Ошевнем в 1453 году. Александр был крестьянским сыном, уроженцем белозерских пределов – с Вещозера, близ озера Воже. В юношеском возрасте принял пострижение в Кирилло-Белозерском монастыре. По совету своего отца, переселившегося в каргопольские земли, пришёл на реку Чурьюгу и здесь, в сорока четырёх вёрстах от города устроил пустынь на месте дикого леса. Уже и в то время, в XV веке, земли эти были отнюдь не ничейными, принадлежали они новгородской боярыне Настасье. Эта боярыня выдала Никифору, отцу Александра, грамоту на заселение слободы и на владение окрестными угодьями. По всей видимости, существование своего монастыря упрочивало положение предприимчивых богатых крестьян, какими были отец и родственники Александра. Но когда Александр постриг двух своих племянников, на него озлобились братья и отобрали своих детей. Житие даёт портрет святого: он был среднего роста, лицом сух, борода небольшая, но густая, взор ясный и весёлый, сам скромный и молчаливый, он страдал от тяжёлой болезни и сравнительно рано умер.

Александровской обители не суждено было стать большим монастырём. Монастырь был деревянным (таким он изображён на «палатном письме» нескольких икон Александра Ошевенского XVII века; любопытно, что изображение деревянных строений на «палатном письме» преимущественно связывалось с образом этого святого), неоднократно истреблялся пожарами. Каменные строения относятся к XVIII–XIX векам.

Монастырь расположен на левом берегу Чурьюги на невысоком береговом всхолмлении в окружении просторного окоёма ошевенских полей. В плане он представляет почти ровный квадрат, обнесённый невысокой каменной стеной, ныне местами разобранной, по углам четыре башенки – восьмерик на четверике с куполом и шпилем. Святые ворота, с примыкающим к ним настоятельским корпусом, построены в провинциальном ампирном стиле.

Самая старая постройка – Успенский собор 1707 года. Это невысокое, пожалуй, даже приземистое здание, разделённое на два этажа, с Успенской верхней церковью и Сретенской нижней. С запада к зданию примыкает монастырская колокольня. Собор, к сожалению, плохо сохранился и долгие годы находится в процессе реставрации. Сложен он из белого камня – материала, которым так умело владели каргопольские мастера. Следы их искусства видны и сейчас в украшении двух спаренных оконец четверика колокольни.

Необыкновенно хороша надкладезная часовенка – небольшой сруб над глубоким колодцем с чистой родниковой водой. Живописна замшелая кровля её четырёхскатного шатёрчика с широкими полицами. Она тоже поздняя, но в ней, пожалуй, в единственной живёт дух седой древности.

Монастырь стоит на отшибе, в некотором удалении от жилья. Как видим, в нём нет подлинных архитектурных шедевров, но весь ансамбль в целом достоин внимания как памятник прошлого каргопольской земли. Бродишь по его площади, поросшей травой, в тени старых деревьев – лиственниц, елей, берёз - и ощущаешь себя исследователем незнакомого, забытого быта. Здесь всё маленькое, камерное: садик со старыми яблонями, домики служб, обветшалые корпуса келий. В проёмы полуразрушенных стен открываются виды на просторную, людно заселённую ошевенскую округу, давняя история которой начиналась здесь, в монастыре «на реке на Чурьюге, иже зовется Ошевнев, близ моря дышущаго океана, во области града Каргополя».

Само село Ошевенское далеко вытянулось за мостом вдоль дороги по правому берегу мелководной каменистой Чурьюги. Село состоит из трёх близко сходящихся деревень – Погост, Ширяиха и Низ. Название первой деревни понятно – здесь находится старый погост с древними замшелыми плитами, и на погосте – деревянная церковь с колокольней.

Богоявленская церковь в деревне Погост. 1787 г.

Церковь Богоявления датируется 1787 годом, но облик её – приземистая башня-восьмерик, крытая шатром, – говорит о том, что церковь эта повторяет формы более древней, стоявшей на том же месте. На Севере часто возобновляли древние обветшалые церковные постройки, создавая их близкую копию. Копия, по всей видимости, удачная – грузная стопа с могучим шатром производит суровое величественное впечатление, характерное для памятников подобного типа.

И в этом сооружении плотники-умельцы отказались от принципа симметрии и расположили прирубы так, как подсказывало им художественное чутьё. Апсида, крытая на три ската, с двумя главками, в плане не симметрична оси храма, а сдвинута в северную сторону. С южной же стороны трапезной далеко за линию грани восьмерика выступает придел с главкой на кровле. Как везде в деревянном зодчестве, главное здесь живописность, игра объёмов – и это достигнуто. Здание лишено однообразия, оно по-разному смотрится с разных сторон, фасады не повторяют друг друга: с севера здание обводит ломаная вогнутая линия, с юга – выпуклая. Прекрасно дополняет памятник сама природа – старые лиственницы и берёзы.

Колокольня, стоящая возле, во многом напоминает виденную нами в Лядинах: низкий четверик, высокий восьмерик, пролёты звона и шатёр с главкой.

Другой интересный памятник находится в деревне Низ – оригинальной формы часовня XIX века. Это небольшое клетское сооружение, из кровли которого вытягиваются два стройных восьмерика, увенчанные шатрами. Верх западного восьмерика раскрыт под звон – это колоколенка. Стоят себе два шатёрчика рядом, один побольше, другой поуже, с меньшей главкой – у колоколенки и радуют взор своими стройными формами. Двухшатровый силуэт часовни красиво оживляет деревенскую околицу. Любопытная деталь – у крыльца, заменяя порог, лежит большая каменная плита.

Часовня в деревне Низ. XIX в.

В таком большом старом северном селе, как Ошевенское, всегда можно найти немало интересных изб, и на этой стороне деревянного зодчества тоже надо остановиться.

Для исследователя гражданского деревянного зодчества ошевенская округа всегда была своего рода заповедным уголком. До недавнего времени здесь сохранялось значительное число курных, или рудных изб. Обычно с понятием курной избы ассоциируется бедность, грязь, копоть, однако традиционное пристрастие жителей богатого села к чёрной топке объясняется распространённым в прошлом на Севере убеждением (или предубеждением), что рудная изба теплее.

Недавно в деревне Погост недалеко от церкви, ближе к реке, стояла рудная изба прошлого века, известная как изба Попова, ещё издали выделявшаяся своим высоким дощатым резным дымником - характерным признаком таких изб. Сейчас эта изба перевезена в Малые Корелы и на новом месте потеряла свою индивидуальность, воспринимается как новодел (увы, это неизбежно для всех памятников, вырванных из своего естественного окружения). Мы избираем избу Попова как типичную не только для курных изб, но и вообще для старого крестьянского северного жилища, поскольку разница между «чёрными» и «белыми» избами, в основном, определяется устройством отопления.

Дом стоит на высоком подклете, что обычно для старых изб, его четыре окна по фасаду высоко подняты над землёй. Он относится к типу «четырёхстенка», широко распространённому в Каргополье и Поонежье (пятистенок встречается реже). Вход расположен по боковому фасаду. Наклонив голову, войдём в дверь (для городского жителя всегда непривычны низкие двери северных домов). Крутая лестница ведёт в сени, по-северному - на мост. Из просторных, как всегда на Севере, сеней дверь ведёт в собственно избу, то есть жилое помещение с печью. В курной избе, даже нежилой, надолго сохраняется запах дыма, въевшийся в прокопчённые брёвна. Справа от входа – печь, над ней волоковое отверстие для выхода дыма. Большая русская печь сокращает площадь избы едва ли не на четверть. Площадь избы имеет значительные размеры (примерно 8,5x10,5 м), по трём стенам её девять окон, окна небольшие, шестистёкольные; уличным фасадом изба обращена на юг, так что в помещении достаточно света. Вдоль стен сделаны широкие лавки с резной опушкой. Левый дальний угол от входа назывался красным, здесь в божнице стояли иконы, а под ними обеденный стол. Спали на полатях, устроенных над входом между печью и стеной. Дощатая перегородка, не доходившая до потолка, отделяла запечное помещение стряпушечьей. Обычно переборка устраивалась в виде расписных шкафчиков, где хранилась посуда. В стряпушечьей возле печи находился люк, ведущий в подпол. Потолок в избе низкий. Его доски поддерживают три мощных прокопчённых бревна. Вдоль стен над лавками, примерно на высоте человеческого роста, идут полки, устроенные с таким расчётом, что они играют роль отбивного козырька – ниже их дым при правильной топке печи не распространялся. Следует заметить, что представление о чёрной, рудной избе как о грязном закопчённом помещении далеко не соответствует действительности.

Через сени другая дверь ведёт в боковушу, или горницу. В ней два окна, и она значительно меньших размеров (7x5,3 м). Здесь жили в летнее время. Между боковушей и другим полутёмным помещением с маленьким оконцем – чуланом – идёт из сеней коридор на сенник – крытый двор, где хранилось сено, стояли телеги, сани. Сени такого плана, как здесь, встарь назывались хоботистыми (то есть от них отходит коридор хоботом, говорилось: «из сеней хоботистых ход на сарай колесистый»).

Внизу под избой находится тёмное помещение – подызбица или подклет – для хранения различной утвари и продуктов. Нижние помещения под боковушей и чуланом использовались для содержания мелкого скота.

Старые северные избы были сильно растянуты по боковому фасаду за счёт стоящего в одной связи с двумя названными третьего сруба крытого двора. Внизу содержались кони, крупный рогатый скот, наверх, в сенник, снаружи вёл бревенчатый помост – взвоз. Ныне озадки многих северных домов разобраны, но в Ошевенском ещё можно увидеть такие огромные, вытянутые по боковым фасадам дома-корабли.

Облик северно-русской избы прост: ритм рядов серых брёвен, оживляемый оконными проёмами, двухскатная тесовая крыша. Красота избы, как и любого творения деревянного зодчества – церкви, часовни, – в его завершении, кровле, а также в крыльце. В избе наибольшее значение имеет украшение фронтона. Карниз избы обычно устраивался далеко нависающим над фасадом, делалось это не только для защиты от осадков, но и из эстетических соображений. Особенную красоту фронтону придавали резные доски – причелины, закрывающие концы продольных слег кровли. Причелины оканчиваются резными концами – полотенцами. Вдоль скатов кровли деревянные желоба - потоки - поддерживают резные курицы. Коньки, венчающие фронтон, в Каргополье не были распространены. Обычно, с вершины угла фронтона спускается резная доска – ветреница, заканчивающаяся искусно вырезанным многолучевым солнцем. С внутренней стороны свес кровли над фронтоном обшивался досками и расписывался. Иногда обшивался и расписывался весь фронтон.

Ошевенск. Курная изба. Дом Ушакова в деревне Ширяихе. ХIХв.

В центре Ширяихи стоит красивый старый дом Ушакова, ещё издали обращающий на себя внимание далеко выступающим свесом кровли - верный признак старой постройки. Дом двухэтажный - «двужирный». В целом план его типичен для северных изб, лишь увеличен за счёт подсобных помещений. Дом некогда принадлежал зажиточному хозяину и был отделан на особицу. Фронтон украшен резными причелинами, свес кровли изнутри обшит и расписан орнаментом в виде белых кругов с крестом - солярными знаками. Фронтон обшит тёсом и выкрашен в зелёный цвет. На нём по бокам слухового окна изображены «лютые звери» – лев и львица, из пастей которых тянутся цепочки, сходящиеся в розовом кусту над окном. Ни роз, ни львов на Севере нет, но подобные экзотические мотивы возникли далеко не случайно – в них отголоски давних времен. Лютые звери – языческие обереги, своим страшным видом отпугивающие зло. На амулетах, находимых при раскопках, обереги изображаются обычно в виде хищных зверей и птиц, либо зубов и когтей. Точно так же изображение зверей на жилище должно было, по языческим представлениям, отводить от дома беды и напасти. Со временем магический смысл изображения был забыт, так же как и значение солярного знака – резного солнца на фронтонах северных изб, ставшего одним из элементов декора.

В нашем путешествии мы следуем по краю, насыщенному произведениями гражданского и культового зодчества. Естественно, мы не можем охватить всё. Ошевенская округа таит в себе много достопримечательного. Немало интересных домов можно увидеть не только в самом Ошевенском, но и в соседних сёлах – Большом и Малом Халуях. Славились Халуи и своими мастерицами художественной вышивки, и мастерами, плетущими из бересты различные короба, солоницы, коробочки. в деревне Гарь доныне сохраняется старая курная изба. В данном случае мы рассчитываем на сотворчество наблюдательного читателя.

Любители пеших путешествий могут старой дорогой через Важреку и брошенную деревню, далее мимо Важозера, попасть на Кенозеро в Ряпусово (35 км), с Ошевенского также можно выйти на Онегу в село Архангело (21 км) и продолжить путь по Поонежью.

Нам же придётся ещё раз вернуться в Каргополь и, попрощавшись с этим славным городком, отправиться вниз по Онеге к Белому морю.

4. Верхняя Онега

Плывя Онегою, вы будете иметь случай налюбоваться прекрасными берегами реки, надышаться чистейшим ароматическим воздухом, упиться, так сказать, прелестью безыскусственной, но чистой и опрятной природы...

С. П. Кораблёв, Этнографический и географический очерк г. Каргополя

То, что мы видели – белокаменные памятники Каргополя и деревянные церкви его окрестностей, – прекрасно, но это только часть того, что нам предстоит увидеть. В пути самое интересное – всегда впереди. А впереди у нас четырёхсоткилометровый путь по Онеге.

Путь этот не простой. Онега – река своенравная, быстрая, порожистая, судоходство есть только в нижнем течении. Увлекательно и азартно отправиться вниз по течению на лодке, но такой путь представляет скорее спортивно-туристический интерес. Как ни заманчиво любоваться берегами реки, проплывая мимо них, мы всё же предлагаем путешествующим самый простой и в данном случае наиболее удобный вид транспорта – автобус.

Итак, вы садитесь в автобус и следуете Архангельским трактом по указанным пунктам. Мы же для удобства изложения будем придерживаться реки и её течения.

За Каргополем Онега поначалу тихая и широкая, в низких сырых, лесистых берегах. Но вскоре, за деревней Надпорожье картина меняется – начинаются пороги, река становится извилистой, узкой, в голых высоких берегах. Так тридцать километров клокочет, бурлит Онега, вздымается валами на многочисленных порогах, из которых самый большой носит устрашающее название «Мёртвая голова».

По берегам реки стоят деревеньки, выстроились на пригорке избы, смотрят окнами на стремительно бегущие воды. Небольшие поля в окружении чахлых лесов. Крохотные луговины, обнесённые изгородью. Узенькие тропинки вдоль берега, по ним чинно в рядок бредут кони. Только своенравная река оживляет однообразие картин... Пейзаж слишком скуп, ему словно не хватает чего-то, какого-то акцента, звучной ноты...

Но вот Онега, закончив свой разбег, за устьем реки Волошки притихла, успокоилась, легла спокойными плёсами. Впереди Волосово – старое село на Архангельском тракте (44 км от Каргополя). Ещё недавно здесь на погосте при деревне Петуховской, в стороне от проезжей дороги, у самого берега Онеги стояла древняя шатровая Никольская церковь (1670 г.) Она была почти ровесницей саунинской и в очертаниях походила на неё, но превосходила своими размерами.

Для путника, преодолевшего гряду порогов, звучала она заключительным аккордом в музыкальной теме северного пейзажа. Над обрывистым берегом возникали кресты-голубцы старого кладбища и вершина шатра, а затем вся церковь в своём суровом величии, и, окинув взором всю открывшуюся округу: дома небольшой деревеньки в отдалении, надвинувшиеся леса, торопливые воды реки, нависшее хмурое небо, – вы ощущали эпическую силу этого творения онежских плотников.

Замечательный памятник погиб от людского небрежения². Но осталась память. Это не только старые фотографии и обмеры, но и произведения древнерусской живописи. Из Никольской церкви села Волосово, где некогда сохранялся старый тябловый иконостас, расписанный травным орнаментом, происходит несколько интересных икон, относимых к местной каргопольской школе.

Прекрасен «Деисусный чин» XVI века (ГРМ, Ленинград). Изящные фигуры Христа и стоящих по бокам Богоматери, Иоанна Предтечи, архангелов, апостолов и святых расположены на золотом фоне по вытянутому формату небольшой доски. Письмо тонкое, близкое к миниатюрному, говорящее о руке опытного мастера. Примитива, обычно отождествляемого с понятием «северных писем», здесь нет. Есть плавность, пожалуй, лиричность в обрисовке фигур, присущая Северу народность. Благородный травной орнамент обрамляет поля иконы. Волосовский «Деисус» имеет несомненное стилистическое сходство с «Деисусом» конца XVI века в ГТГ (из быв. собрания Остроухова).

Чин деисусный из села Волосово. XVI в. Государственный Русский музей

В Волосове обнаружена и другая икона XVI века – «Илья Пророк в пустыне» (ГРМ, Ленинград). Сюжет этот часто встречается в «северных письмах». Вполне понятно его распространение на Севере в XV–XVI веках, когда отшельники основывали в глухих местах свои пустыни. В этой иконе художник стремился передать ощущение уединённости, отрешённости человека от мира. Мы видим старца, сидящего среди плоских фантастических лещадных горок. Два деревца по бокам символизируют лес, голубая полоска у ног – водный поток. Фигура Ильи очерчена мягким овалом. Поднятая рука пророка как бы останавливает земной шум, призывает к молчанию. Одежды Ильи и горки написаны в золотисто-жёлтых тонах, а фон и опушка иконы цвета свежей зелени. Мягкий колорит произведения под стать цветам неяркой северной природы.

Икона Ильи Пророка из села Волосово. XVI в. Государственный Русский музей

Из церкви села Волосово происходит и редко встречаемое в искусстве Древней Руси скульптурное изображение. Это деревянная, резная, раскрашенная, почти в рост человека фигура Николы Можайского XVI века (Архангельский музей изобразительных искусств). Никола, покровитель мореплавателей и плотников, особенно почитался на Руси как крестьянский святой, небесный заступник бедных и обездоленных, Никола Милостивый. Он и изображён в облике крестьянина, словно моделью резчику служил кто-либо из его односельчан. У Николы простодушное выражение лица, окладистая борода. По бокам ковчега со скульптурой – расписные створки с изображениями Бориса и Глеба.

Село Волосово известно также в истории Поонежья как одно из «раскольничьих гнёзд». Здесь произошло одно из последних самосожжений в 1860 году. Некий фанатик-изувер увлёк за собой в огонь пятнадцать человек, среди них маленьких детей. В оставленной самосожженцами записке говорилось: «... а мы убежали от антихриста и не можем на вашу прелесть глядети, лучше в огне згореть, чем антихристу служить и бесами быть». Кажется, будто строки эти написаны двумя столетиями ранее...

Но отправимся дальше по спокойным плёсам Онеги, между зелёных крутых берегов, мимо небольших деревенек. Следующий наш пункт – Архангело (56 км от Каргополя). Здесь на окраине села стоят две церкви оригинальной формы.

Одна из них – Михайло-Архангельская (1715) – представляет собой массивный четверик, покрытый так называемым кубом, увенчанным пятью главами. Церкви с подобным покрытием называются кубоватыми или кубастыми и встречаются только в Поонежье и по Поморскому берегу Белого моря. Это оригинальное, ни с чем не сравнимое покрытие имеет в профиль вид огромной луковицы, вытягивающейся в центральную главу, по рёбрам четырехгранного покрытия обычно ставится ещё по главке. Подобно тому как форма бочек, которыми перекрываются алтари церквей, происходит из двускатной кровли, сведённой к криволинейному профилю, форма куба происходит из четырёхскатной кровли. Форма эта несомненно древняя в деревянном зодчестве, однако кубоватых церквей ранее середины XVII века мы не знаем.

Архангельская церковь не ранняя, но в её грузных, суровых формах есть нечто архаичное. Сравнительно невысокий, крупный четверик и мощный куб. Апсида приземистая, пятигранная, почти на всю ширину стены четверика, перекрытая бочкой без главки. С запада примыкает небольшой притвор. Все формы просты, чётки и суровы.

Церкви села Архангело. Фото из паспорта храмов, 1987 г.

Другая церковь более позднего времени принадлежит к типу так называемых ярусных храмов. На основном четверике сооружён другой четверик всего в несколько венцов и значительно меньших размеров, на котором поставлен восьмерик. Покрытие в виде купола-шлема с главкой. По всей видимости, первоначальное покрытие церкви было иным.

Прежде старый погост окружала ограда из дикого камня, местами сохранившаяся и поныне.

У села Архангело тракт переходит реку и идёт в стороне от неё. Онега же здесь делает крутую излучину, склоняясь к западу. Обычно туристы, не задерживаясь, отправляются автобусом из Архангело в Конёво. Но стоит задержаться и проследовать дальше по течению реки.

Онега – река обжитая. Вдоль реки идёт тракт, тот, по которому в давние времена возили каргопольцы соль. С тех пор частым рядом выстроились здесь сёла и деревни. Редко где лес подходит к реке. Берега высокие, пожни небольшие. Хорошие леса давно вырублены (лесной промысел на Онеге начат в XVIII веке). Только пороги и быстрины оживляют течение Онеги. На поворотах реки фарватер огорожен бонами, как на всякой сплавной реке.

Так проследуем мы до села Троицы, где стоят две каменные церкви XVIII века, ныне полуразрушенные.

Онега в окрестностях Троицы. Фото Николая Попова

Дальше места становятся глуше, лес вплотную подступает к воде, и веселее плыть быстрой неширокой рекой в зелёном коридоре, когда тень от деревьев падает на полреки, а впереди в солнечном просвете играет речное серебро. Чем ближе, тем явственнее трепетание серебра, доносится шум порога, виден высокий правый берег, дома деревни и шатёр церкви над зелёной кручей.

Это церковь Архистратига Михаила (конец XVIII в.) в деревне Никольской. В более позднее время церковь была превращена в часовню³.

Редко встретишь памятник столь удачно поставленный. Красива сама окрестность, в которой выбрана единственно необходимая точка. Часовня стоит на высоком берегу, который зелёным холмом круто спадает к реке. По берегу и по скату холма, живописно расставленные самой природой, лежат огромные замшелые валуны. Холм – величественный природный пьедестал памятнику зодчества.

Объём памятника прост и выразителен. Широкий приземистый четверик, крупный восьмерик с необычайно крутым красивым повалом, широкий, хочется сказать, коренастый шатёр, вытянутая толстая шейка, обитая лемехом, и маковка. Необычайно нарядно выглядит завершение здания. Крутой повал даёт возможность далеко выпустить концы полиц с резным окончанием. Их узорчатая линия повторяется в четырёх волнистых поясках на шатре, образуемых резными концами тесин. У основания шейки главки и под самой главкой идут обломы – резной тёс с копьевидным окончанием, окружающий шейку главки венчиком. Шейка в чешуйчатом обивании лемехом дополняет узорчатый ритм шатра. Лемехом была крыта и главка (позднее обшитая листовым железом).

Узорчатый живописный вид шатра дополняет звонница, возведённая над притвором. Она имеет приветливый вид сказочного теремного крылечка, крытого четырёхскатным шатёрчиком на резных столбиках. Звонница ещё более усиливает впечатление нарядности здания как своим затейливым видом, так и росписью в народном стиле по карнизу, столбикам, доскам перильного ограждения.

И, наконец, что придаёт церкви-часовне необычно торжественный вид, – её высокое крыльцо, сложенное из гладко отёсанных белых известняковых плит (из каких возводились каргопольские соборы). У небольшой церкви-часовни да каменное крыльцо – пожалуй, такого нигде больше не встретишь! Хотелось жившим здесь людям, чтобы церковь у них была наособицу, чтобы смотреть на неё было радостно.

Стоишь возле неё, обходишь с разных сторон, любуешься, окидываешь взором лесные дали, небольшие пожни, быстро текущие воды, слушаешь глухую ворчню старика-порога и думаешь, что вот это всё и есть та сказка Севера, за которой ты ехал в эти края.

Ниже Никольской по берегам Онеги нам встретится немало скромных, простеньких часовенок поздней постройки. Наиболее простой тип – клетская часовня. Это обычный сруб, то есть клеть, перекрытая на два ската. От простого хозяйственного строения – амбарной клети – такую часовенку отличает только тоненькая маленькая главка с крестом, изящно прорезающая её кровлю. Несколько более усложнённый тип представляет часовня квадратная в плане, крытая тесовой крышей на четыре ската с главкой наверху, – мы увидим её в деревне Преслениха, ниже Никольской⁴. Ещё одной разновидностью клетской часовни будет часовня с клинчатой кровлей. Её мы увидим в селе Конёве.

Село Конёво. Жилой дом. XX в. Часовня Покрова Пресвятой Богородицы. XVIII в.

Конёво – большое и оживлённое село, далеко вытянувшееся вдоль правого берега Онеги. Хотя по административному делению это село, его можно назвать небольшим городком, как и везде на Севере, живущим заботами лесной промышленности. Село растёт, строятся новые дома. Примечательно, что иные новые дома сохраняют традиционное северное убранство. Всегда интересно идти по дощатым мосткам-тротуарам большого северного села, рассматривая резные солнца на фронтонах изб, двенадцати-шестнадцатилучевые, тонкие кружева, вырезанные из дерева, резные причелины, полотенца. Карнизы домов выкрашены белыми и синими полосами, в овалах нарисованы цветы в горшках или чарки. Однообразие мотивов заставляет предположить, что эти росписи – дело рук одного местного умельца и его последователей. Страсть к украшению жилищ, как и искусство резьбы, северянами не потеряна.

Конёво. Роспись на доме

Единственным памятником старины в Конёве, но памятником прекрасным, является часовня XVIII века. Сама по себе очень небольшая, компактная, она стремительно взлетает ввысь острым щипцом своей кровли. Остроугольная в профиле крыша значительно превосходит высоту самой клети. Сруб часовни с очень крутым повалом, на котором лежат полицы, резко переламывающие скат кровли. По коньку идёт резной волнистый узор.

Часовня в селе Конёво

Конёк прорезает маленький четверичок, на котором стоит чешуйчатая главка. Щипцевидные фронтоны украшены резными причелинами, которые, как на избах, оканчиваются резными полотенцами. Естественно, что на часовне, культовом сооружении, узор более строг и сдержан, но, как и в украшении домов, не забыта резная доска – ветреница, закрывающая стык причелин на щипце фронтона, оканчивающаяся небольшим резным солнцем.

С западной стороны к часовне примыкает небольшой притвор с устроенной над ним звонницей. Звонница имеет вид шестигранной вышки, стоящей на двускатной кровле. Резные столбики поддерживают шлемовидную кровлю. Подобно звоннице-теремку в деревне Никольской, звонница конёвской часовни была щедро расписана (роспись выцвела). К сожалению, сохранности памятника не способствует его местоположение близ проезжей дороги - здание постоянно сотрясается от проходящих тяжёлых машин и обдаётся пылью.

Напротив Конёва, через реку, в деревне Авдотьине находится другая интересная часовня XIX века, тоже клетского типа. Кровля её с небольшим верхним клином, переломанным очень широкими полицами.

Часовня в деревне Авдотьино. XIX в.

Полицы далеко выступают в обе стороны, выполняя роль навеса над крытой галереей – гульбищем, с трёх сторон обводящей часовню. Гульбище устроено на выпускных бревнах в нижней части сруба. Кровлю над галереей поддерживают резные столбики. В конёк, без всякого промежуточного четверика, врезана главка, обшитая лемехом. С запада над входом сооружена крохотная звонница.

Часовня эта, ныне всё более и более ветшающая, когда-то имела весёлый, нарядный вид. Она стоит на красном месте над крутизной берега, а внизу Онега играет серебром на конёвском перекате...

От Авдотьина, пройдя около пяти километров луговой тропинкой вниз по реке (либо проплыв их в лодке), мы попадём в старое онежское село Бережную Дуброву. Село это упоминается в Писцовой книге 1622 года в описании Устьмошского стана Каргопольского уезда: «...волость Дуброва на Бережная, а в ней на погосте церковь Никола Чудотворец, строение приходных людей...»

Нескучная дорога – река, луговые кусты, поля, распаханные по склонам холмов, – незаметно приблизишься к окраине села. На окраине в деревне Кузнецове стоит старый амбар с предмостьем и навесом, типичный для северных хозяйственных построек, как и все творения деревянного зодчества, срубленный с большим вкусом.

Любопытная природная достопримечательность здешних мест – небольшое овальное озёрко, непрерывно наполняемое родниками, выбегающими из-под холма. Тут даже не родники, а целая подземная речка, которая просачивается отовсюду, глухо журчит под землёй. Удивительно это озёрко необыкновенной, идеально чистой, ледяной водой. На дне его лежат пепельно-седые водоросли, цвет дна синевато-серый.

Переполняющая озеро-резервуар вода сбегает вниз, и здесь, на сливе, стоит мельничка, дальше вода устремляется по длинному дощатому жёлобу на сваях к другой мельничке, пониже. Родников здесь в изобилии, и возле них устроены баньки.

Бережная Дуброва. Фото А. Я. Бурсина, конец 1960-х гг.

Но вот перед нами архитектурное чудо – бережнодубровская девятиглавая церковь 1678 года. Мы заметили её ещё издали, и чем ближе, тем ощутимее становилась её величественность. Первое, что ощущаешь, подойдя вблизь, – её высоту, её массивность. Она именно решена в объёме. Объём её – скульптурная группа глав на высоком постаменте. Постамент – огромный четверик с крутым повалом. Красота здания в его кубоватом завершении, осыпанном ворохом главок-шишек. Сама по себе конструкция завершения проста, хотя зрительно создаётся впечатление причудливого нагромождения. Куб (вспомним церковь села Архангело) крест-накрест прорезан двумя пересекающимися бочками. Четыре главы поставлены по рёбрам куба, четыре других – на бочках, центральная, венчающая, самая крупная глава приподнята на четверик, ещё более возвышающий её надо всеми. Композиционно оглавление храма заключено в равносторонний треугольник. Это хорошо ощутимо, если смотреть с берега, откуда виден только верх храма. Красиво смотрится девятиглавие и сквозь окружающие церковь старые ели – чешуйчатые главки, островерхий силуэт. Архитектурные формы перекликаются с формами живой природы.

Мощному объёму поставца-четверика соответствует крупная пятигранная апсида, покрытая широкой грузной бочкой. Прежде бочка была увенчана главкой (таким образом, храм был десятиглавым).

Высоко вверху по обшивке повала лентой протянута надпись:

«Сей Стый храм обшит тёсом и выкрашен, а внутри церкви украшен иконостасом в лето 1882 года от благодарных к памяти своим предкам и славе имени божия бережнодубровских прихожан усердием своим и средствами в память 200-летнего юбилея храма 1678–1878 годах».

В XIX веке с запада к храму была пристроена церковь, соединённая с ним переходом. Пристройка излишне растянула боковой фасад по горизонтали. Некогда был в Бережной Дуброве и другой интересный памятник XVI–XVII веков – каменная церковь, местный вариант каргопольских кубических храмов⁵. Сейчас на этом месте – куча щебня.

Рождественская церковь в Бережной Дуброве. Фото 1970-х гг. и 2013 г.

Когда смотришь на девятиглавый храм, невольно приходит на ум сравнение его многоглавия с прославленными Кижами. Действительно, двадцатидвухглавая Преображенская церковь - в своём роде завершение развития древнерусского деревянного зодчества. Бережнодубровская церковь – некий этап в развитии типа многоглавого храма. Любопытно, что форма многоглавия встречается нами в одном определённом районе Севера – Озёрном крае. Так двенадцатиглавая церковь в Лядинах стоит недалеко от Лёкшмозера, а Бережнодубровская - на Онеге в местах, называемых Приозёрьем.

Здесь, к западу от Онеги, тянется цепь близко сходящихся между собой озёр – Кенозеро, Почозеро, Ундозеро, Шардозеро, ещё севернее – Кожозеро (не считая множества более мелких озёр). Один из путей древних новгородцев в Двинскую землю шёл с Онежского озера на Водлозеро, далее через систему рек и волоков на Волоцкое озеро, с него на Почозеро, далее на Кенозеро, по реке Кене в Онегу и с Онеги через емецкий волок на Емцу, приток Северной Двины.

Регулярное автобусное сообщение поможет нам попасть в некогда труднодоступные места. Оставим на время Онегу, и из Конёва автобусом отправимся на Почозеро, где находится интересный архитектурный ансамбль.

Дорога на Почозеро после переправы на пароме через Онегу у деревни Плёсо идёт сначала вдоль реки Кены, а затем вблизи Кенозера. Места необычайно живописные, и примечательного немало в деревнях по пути.

В деревне Кенорецкой (Измайловской) – мост XVIII века. Быки моста, называемые городнями, напоминают в плане очертания лодки. Они срублены из брёвен и внутри заполнены диким камнем. Городни поддерживают накат из брёвен, составляющих проезжую часть моста. Подобная конструкция мостов восходит к глубокой древности. На Кене они сохранились до наших дней. Плотники Севера выступают здесь как выдающиеся инженеры - строители мостов с большими пролётами. Длина моста в Кенорецкой – 126 м, другой мост на Кене в деревне Овчин конец (Фёдоровская) длиной 92 м.

Мост на «городнях» через реку Кену. XVIII в.

Вид моста в 2021 г.

Некогда на месте деревни Кенорецкой существовал Кенорецкий Пахомиев монастырь, основанный в середине XV века⁶. Мы мало что знаем об истории монастыря и о личности его основателя инока Пахомия, кроме того, что здесь принял монашество Антоний Сийский, основатель известного монастыря вблизи Северной Двины. Сохранилось несколько царских грамот монастырю в XVII веке, жалующих пустынь землями и рыбными тонями. В 1764 году Пахомиева пустынь была упразднена, а в 1800 году пожар истребил монастырские строения.

До Почозера можно добраться двояко: прямым автобусом до Усть-Почи, откуда остаётся пять километров до цели нашего пути, либо автобусом до Першлахты, где можно пересесть на катер и проплыть Кенозером до той же Усть-Почи. Хотя второй маршрут удлиняет путь в расстоянии и во времени, но для многих путешественников он предпочтительнее: он даёт возможность увидеть места редкой красоты, а сделав остановки по пути, ознакомиться с многочисленными памятниками деревянного зодчества. Кенозеро имеет сложную конфигурацию, сравниваемую иными с многопалой звездой с далеко отходящими лучами-заливами. Ряд больших и малых островов ещё более усиливают впечатление запутанности и изрезанности очертаний. Берега гористы, с зелёными полосами лесов и золотистыми пятнами жнивья по склонам, реже низменны; береговая полоса то каменистая, то лежит песчаным пляжем, то обрамлена полосой тростника. Ещё издали завиднеется село под зелёным косогором, а на вершине холма клетская часовня XVII века, как в Вершинине. Но о Кенозере не скажешь в двух словах, подробнее же это сделано автором в упомянутой выше книге "Каргопольский озёрный край".

Почозеро, связанное с Кенозером короткой рекой Почей, представляет собой длинную цепь нешироких озер, соединённых перемычками. Деревня Филипповская – цель нашего пути – стоит на высокой гриве между двумя озёрами. Деревня невелика, дома стоят свободно. Как всегда, на самом видном месте располагаются древние церкви. Почозерский ансамбль до сих пор мало исследован. Датируется он примерно 1700 годом. В него входят две церкви и колокольня.

Шатровая церковь отличается прекрасным, стройным силуэтом. Мы немало повидали уже шатровых церквей в Каргополье и должны признать, что почозерская им не уступает. Впечатление вознесённости сооружения ввысь усиливается ещё и тем, что церковь стоит на вершине высокого холма, господствующего над местностью, чётко рисуясь на фоне северного неба с его переменчивым состоянием. Природное расположение великолепное, о каком только может мечтать зодчий: простор, леса, воды.

У шатровой церкви нет традиционной трапезной, есть небольшой притвор, в который ведёт крытая лестница поздней пристройки. За трапезную можно ошибочно принять соседнее здание под двускатной крышей. Здание это своей восточной стеной близко подходит к углу четверика шатровой церкви, и между ними сооружён крытый переход. Однако это не трапезная, а вторая церковь. На старых фотографиях и на рисунке И. Билибина церковь эта красиво перекрыта бочкой (редкое покрытие клетских церквей, бочками традиционно перекрывались апсиды). К сожалению, это покрытие давно утрачено, ансамбль нарушен. А живописен он был необычайно: создавался ритм бочек алтарей и покрытия второй церкви, игра криволинейных форм; заглавная вертикаль шатра дополнялась вертикалью шатра колокольни, прирубленной вплотную к западной стене второго храма. Время не пощадило и колокольню, срубленную шестериком в лапу, – у неё утрачены шатёр и звонница, остался один покосившийся сруб.

Единственное, что сохранилось в цельности в ансамбле и что по-прежнему восхищает, – крутой силуэт шатра, его смелый взлёт.

Церкви в деревне Филипповская на Почозере XVIII в. Вид после реставрации, 2011 г.

За деревней среди старых елей, сосен, лиственниц находится кладбище, обнесённое рубленой оградой. Ограда представляет собой семь горизонтальных рядов крупных брёвен, связанных рубкой в режь и скреплённых срубами с внутренней стороны ограды. Высота её в рост человека. Верхние венцы прикрывает тесовый скат. Со стороны дороги в ограде сделаны двое ворот. Ограды подобного типа некогда окружали многие северные погосты, ныне они почти все исчезли (можно назвать лишь три: ту, что мы видим, в Порженском и на Водлозере). Необычно угрюмо-живописна эта ограда – длинный ряд мощных брёвен, искрошенных от времени, серебристые пряди мха на тёсе и нависшие над оградой лапы могучих вековых деревьев.

Несколько поодаль от кладбища в сосновом бору при дороге стоит маленькая часовенка Кирика и Улиты (здесь и на Кенозере по какой-то местной традиции ряд часовенок посвящён этим святым). Обычная клетская часовенка прошлого века, квадратная в плане (примерно 3x3 м). Но здесь, в уединении, при лесной дороге она необычно смотрится – этакая крохотная лесная избушечка, и вид её «сузёмный», а тонкая шейка и главка, крытые лемехом, придают ей очарование седой старины. Внутрь ведёт низкая дверца. Там висят полотенца. Возле часовни укреплён высокий резной придорожный крест, выбеленный от времени, видимо, старше самой часовенки...

Ограда погоста на Почозере. Часовня Кирика и Улиты. XIX в.

Возвратимся с Почозера в Конёво.

Здесь путешествующему по Онеге приходится задуматься, как продолжать свой путь. Обычно не остаётся ничего иного, как добраться автобусом до станции Плесецкая, там сесть в поезд Вологда-Мурманск, доехать до станции Вонгуда, пройти до села Порог, пересесть на катер и проехать по судоходной части реки уже снизу вверх. Хотя путешественник совершает лишний крюк, но значительно выигрывает во времени и в удобстве.

Проще тому, кто плывёт в лодке. Пеший же путешественник, отважившийся пуститься вдаль с заплечным мешком, встретит немало трудностей, поскольку ниже Усть-Моши регулярного транспортного сообщения вдоль Онеги не существует, как и судоходства по верхней Онеге, и надеяться приходится только на случайные оказии: на попутную моторку или сплавной катер.

Но если всё-таки решиться?

За Бережной Дубровой долгое время не будет архитектурных памятников. Прекрасная церковь XVII века в селе Труфановском на Красной горке ныне не существует. Можно только увидеть эту Красную горку и лишний раз понять, что такое красивое место русский человек не мог оставить неукрашенным.

д. Труфановская. Место Красновского погоста

Далее будет река Моша, крупнейший приток Онеги. Здесь в селе Усть-Моша, в деревне Большой Угол родился Алексей Павлович Чапыгин, известный советский писатель. Тот, кто читал его повесть «Белый скит», рассказы о старой северной деревне, возможно, заинтересуется здешними местами, которым писатель придал столько сказочной таинственности.

Усть-Моша

За Мошей недалеко до Росляковской запани, далее – большой посёлок Наволок (сюда можно доехать автобусом от станции Плесецкая). Отсюда уже недалеко до знаменитых Бирючёвских порогов. Дотоле река текла, большей частью, в открытых обжитых берегах. Ниже по течению, ближе к порогам, река становится глухой и суровой – редки деревни, лесисты берега.

Онега в среднем течении

Пустынька

Деревня Пустынька стоит над порогами. Места здесь глухие, таёжные. Маленькая деревенька прилепилась у реки под зелёным холмом. Тихие места, только река вечно рокочет и пенится. Здесь она в своей первозданной нетронутой красе – седая пена порогов и сосновые величавые боры по берегам. Да, такой была, наверное, Онега во времена ушкуйников.

«Та ночь началась нетерпеньем тягучим,

Тяжёлым хрипением снега,

И месяц летал на клубящихся тучах

И льды колотила Онега...».

Это из Вл. Луговского, стихотворение «Ушкуйники».

«Я в полночь рванул дощаную дверцу,

Ударило духом хвои.

Распалось моё ошалевшее сердце,

И стало нас снова – двое...»

Да, так оно и было. И тот, кто слушал, как ночью рокочет, грохочет порог – этот сплошной незатихающий гул в кромешной тьме, а утром – туда путь, тот это поймёт...

Река Онега – старая историческая тропа, и приметы веков видели мы на каждом шагу. И маленькая деревенька Пустынька, как и вся Онега, полна истории. Здесь в древние времена проходил Емецкий волок. Отсюда лодки переволакивались через водораздел к верховьям реки Емцы (название реки от чудского племени емь или ямь, жившего в этих местах), и по Емце спускались в Северную Двину. Как часто бывало, на прохожем месте был основан небольшой монастырёк, пустынька (откуда и название деревни). Называлась она Емецкая (или Ямецкая) Благовещенская пустынь. Основана была, видимо, в конце XV века. Через эти места проходил Антоний Сийский, принявший до этого, как мы упоминали, пострижение в Пахомиевой Кенской пустыни. По преданию, Антоний Сийский написал здесь икону Благовещения, которая позже находилась в Благовещенской церкви села Турчасово. Антоний происходил из простых крестьян и от отца научился писать иконы. Автор его жития замечает: «Не хитр же бысть мудростию сею преподобный, но препросто иконописательство его бысть». Эти слова, в целом, можно отнести ко всей северной иконописи – она бесхитростна и препроста, отражает думы и чаяния северного крестьянина в далёком прошлом.

О Ямецкой Благовещенской пустыне упоминает Писцовая книга 1621 года: «Каргопольского уезда, в Турчасовском стану, на Онеге реке, на Емецком волоку монастырёк убогий, а в нём Церковь Благовещения Пресвятыя Богородицы, древляна, стоит без пения, и церковного строения нет ничего, а в том монастыре живёт в кельях старец Осей... и в разоренье литовские люди в той пустыне старцов посекли...» Позже пустынь была приписана к Спасо-Каргопольскому монастырю. В 1764 году при упразднении здесь оставался один монах.

«Древляна» церковь и посейчас стоит в Пустыньке, но, конечно, не та, что упомянута в Писцовой книге. Существующая постройка относится к 1719 году. Храм двухэтажный, нижний престол Благовещенский, верхний – Вознесенский.

Благовещенская церковь в Пустыньке. 1719 г.

Церковь в Пустыньке представляет исключительный интерес – это единственный сохранившийся образец клетской церкви с бочковидным покрытием. (Подобное покрытие было на второй церкви на Почозере.) Видимо, подобный тип храма был характерен для этих мест. Бочковидное покрытие было также на часовне в деревне Нижний Маркомус, на церкви Ольховского погоста и на церкви Ёлгомского погоста. В древности эта форма использовалась часто, как можно судить по хоромам деревянного Коломенского дворца.

Сам храм представляет собой высокий сруб с повалом, над которым нависают полицы. С запада к храму примыкает трапезная, с востока высокая пятигранная апсида, тоже перекрытая бочкой. Одна-единственная главка прорезала кровлю большой бочки храма (ныне утрачена). Вполне возможно, что существующая церковь повторяет формы более древней, упомянутой в вышеприведённой описи. К сожалению, памятник этот, отмеченный еще академиком В. В. Сусловым, остаётся до сих пор малоизвестным. Тем заманчивее увидеть его воочию.

Стоит церковь, как всегда, прекрасно – на речном мысу, под ней небольшой омуток – единственное тихое место, где можно пристать, а дальше река понесёт стремительно, кипя и шумя в высоких крутых берегах, и долго ещё будет видна позади церковь, пока река не повернёт вправо, и тут будет уже некогда оглядываться назад – впереди предстанет, вздымая свои злые валы, беснуясь, кипя пеной, самый большой порог Онеги – Большая голова. И дальше на три десятка километров всё будут пороги и перекаты.

Увидеть Бирючёвские пороги, своенравную реку и её гористые лесные берега, называемые Синегорьем, – впечатления незабываемые, плывёшь ли в лодке или попутным сплавным катером, или идёшь пешим лесной тропой. Ведь прекрасное, которое мы ищем, не одни памятники деревянного зодчества, но и сама природа. И то увлечение родной стариной, которое вдохновило нас в путь, тоже здесь присутствует. Ведь это – исторический пейзаж, рассказывающий нам о том, какова была Онега в то далёкое время, когда заселялась она и осваивалась, звенел топор в звонком рудовом бору, возводились по берегам избы и на Красной горке взлетел ввысь стройный шатёр.

«Да строить по берегу сёла и веси,

Да ладить, рубить городища,

Да гаркать на стругах залётные песни

И вёрст пересчитывать тыщи;

Да ставить кресты-голубцы на могилах,

И рваться по крови и горю,

Да вынесть вконец свою сильную силу

В холодное Белое море».

5. Нижняя Онега

А я сколько по святой Руси не езживал,

А таких хором во век не видывал.

Из былин

Но вот река вышла из лесов и раскинулась широкими плёсами. Кончились пороги, край безлюдья, край первозданной природы. От Ярнемы, большого леспромхозовского посёлка, начинается стопятидесятикилометровая судоходная часть Онеги.

Ниже Ярнемы река огибает крутой высокий холм. На его вершине стоит каменная церковь поздней постройки. Место это – Городок. Само название говорит, что в далёкие времена находился здесь городок, городище, поселение, возможно, восходящее к языческим временам. Этот «городок Рогоним» упоминается в описании Турчасовского стана. Отсюда с городецкого холма хорошо видны раскинувшиеся онежские дали. Прежде, в верховье, лес сжимал реку, а здесь лес отошёл в стороны, смутно синеется по горизонту, вокруг луговой простор, бесчисленные стога–зароды, пойменные озёрки, по пологим склонам холмов золотятся поля, и там и тут виднеются деревни, река уходит вдаль в низких берегах, широкая и полноводная. Вдали, километрах в десяти, встают смутно различимые в летнем мареве какие-то сказочные хоромы...

Это – Турчасово. Место на Онеге известное. Сейчас это село, а в давние времена был город, так он и назван в описании Русской земли – «Книге Большому Чертежу» (1627) – «город Турчесово», «город Турчасов». Это одно из древнейших поселений новгородцев на Севере, однако первое упоминание о нём относится к 1536 году, когда турчасовцы вместе с онежанами, порожанами, устьмошанами и мехреньжанами «ездили к морю соли купити» и возили её в Каргополь. Важное значение Турчасова в соляной торговле подтверждает и немец-опричник Генрих Штаден («О Москве Ивана Грозного», XVI в.): «Турчасов – большой незащищённый посад. Здесь в первый раз взвешивают соль, которую вываривают из моря». Летописи сообщают, что в 1590 году «свейские немцы (то есть шведы. – Г. Г.) ходили на Двину, по Колмогоры и в Турчесово». Городок был разорён ими дотла. Пострадал городок и в Смутное время, когда бродили по Онеге шайки «воров». Но каждый раз восстанавливался заново. В XVII веке Турчасов был административным центром Турчасовского стана, куда входили ближние деревни: Щукозёрская, Шелеховская, Бирючёвская, Владыченская, Городецкая (Рогоним), Прилуцкая, а также Кожеозёрская пустынь. И позже, когда Турчасово утратило свое административное значение, оно продолжало оставаться крупным торговым селом.

Река под Турчасовом делает крутой изгиб. Село расположено на холмистой гряде, отделённой от реки луговым пространством. Противоположный правый берег – высокий, обрывистый – Острожная горка, голый холм, на вершине которого бродят кони. Здесь, по народной памяти, стоял острог, крепость древних новгородцев. По предположению (впрочем, оспариваемому), слово «Турчасово» происходит от слов «тур» – башня и «час» – дозор; дозорная башня.

На левом берегу – посадская сторона. В некоторых старых документах село называется Посадным. Три огромных величавых сооружения занимали до недавнего времени центральное место на посадском холме – две церкви высотой в двадцать две сажени (сажень – 2,13 м) и колокольня. Вековой опыт плотницкого искусства, накопленные поколениями навыки достойно воплотились в турчасовском ансамбле, завершающем XVIII век и, можно сказать, историю русского деревянного храмового зодчества.

Благовещенская церковь в селе Турчасове. 1795 г. Фрагмент. Старая фотография

Интерьер трапезной Благовещенской церкви. Старая фотография

Благовещенская церковь 1795 года была чрезвычайно интересным сооружением. В облике её нашли применение все формы покрытия, выработанные деревянным зодчеством: шатёр, куб, бочка. Зодчие сделали всё возможное, чтобы достичь впечатления величавости, торжественности сооружения. Здание, крещатое в плане, было необычайно вытянуто в длину, распластано по боковым фасадам. С западной стороны далеко выступала обширная трапезная, внутри перекрытие потолка поддерживалось шестью могучими резными столбами (если вспомнить, что обычно в трапезных деревянных церквей стоят два столба, то легко представить размеры сооружения). Между трапезной и храмом по северному и южному фасадам выступали приделы – две башни четвериком, крытые кубом с одной главкой на высокой шейке. Сам четверик храма с восьмериком – массивный, грузный, был увенчан мощным шатром с соразмерно крупной, несколько удлинённой шейкой и главкой. И, наконец, традиционная пятистенная апсида с бочкой и главкой. Это грандиозное сооружение не подавляло человека своими размерами, величина его ощущалась только на удалении. Вблизи же здание радовало своей нарядностью, сверканием чешуи лемеха шеек и главок, узорными поясками обломов, ритмом нависающих над повалами полиц, затейливыми «теремками» по углам четверика. Вблизи объём здания сокращался, массивность форм исчезла, ещё ярче выступали совершенство и чистота отделки декоративных элементов.

Благовещенская церковь была единственной из памятников деревянного зодчества, у которой сохранился чертёж, приложенный к указу о её постройке. Внизу была подпись: «Рисовал города Онеги...» – дальше бумага оторвана и имя зодчего (или чертёжника) осталось нам неизвестным.

План Благовещенской церкви. 1776 г.

Этого замечательного памятника теперь нет. Как злое поветрие пронеслось над нижней Онегой в последние два десятилетия и унесло больше половины бесценных памятников...

Вроде бы всё прежнее в Турчасове – и пейзаж окрестный, и улицы сельские, а того нет, главного, что сразу приковывало взор и не давало оторваться. Осиротелой, потерявшей половину обаяния смотрится вторая турчасовская церковь, а ведь тоже памятник замечательный. А место, где стояла Благовещенская, ровное. Впрочем, не совсем: остался фундамент, сохраняющий очертания её уникального плана, – гигантские гранитные валуны, иные треснувшие от жара губительного пламени...

В Турчасове во всей своей красе стоял классический онежский «тройник», тройной ансамбль: церковь шатровая, церковь кубоватая и колокольня. В соответствии с этой традицией, второй турчасовский храм – Преображенская церковь 1786 года – кубоватый. Если Благовещенская церковь была живописна в игре своих объёмов, то Преображенская графична, строгих, ясных очертаний.

Преображенская кубоватая церковь – одно из поздних сооружений этого типа, поэтому здесь использован ряд приёмов, выработанных северным деревянным зодчеством, в частности, онежским. Четверик, квадратный в плане, сильно вытянут в высоту, отчего кажется узким и стройным. По сторонам его четыре прируба (равнокрестие в плане). Прирубы покрыты бочками с главками. Бочки одинаковы по форме, исключение составляет трёхлопастная алтарная бочка, которая перекрывает трёхчастную апсиду, соответствующую здесь трём престолам церкви – главному и придельным. Сложную и красивую форму эту встретим мы и у других церквей нижней Онеги. С западной стороны, заходя на северную и южную, здание обводит низкая крытая галерея. Такая галерея носила на Севере название «нищевника» (здесь было место нищих). Расширение окон фасадов – следствие поздней переделки.

Церковь девятиглавая. Четыре главки на бочках образуют нижний ряд, красиво вписываясь своими луковками под повалы здания. Выше следует мощная луковица куба, увенчанного традиционно пятью главами: меньшими по его граням и большой центральной. Сам куб жёстких, угловатых очертаний, крытый крупным тёсом.

Преображенская церковь с колокольней в селе Турчасово. 1786 г. Фото из архива сайта

Третий памятник ансамбля – колокольня 1793 года. Пожалуй, она самая высокая и значительная по размерам из всех виденных нами. Новым для нас здесь является то, что основной сруб четверика с восьмериком поставлен на более широкий в плане четверик, всего в несколько венцов. На него опираются столбы внутренней конструкции колокольни. Не доходя до земли, они тем самым предохранялись от гниения. Покрытие обычное у колоколен поздней постройки, в виде купола с длинным шпилем. В облике колокольни есть внушительность, некая скрытая мощь, которую не умаляют декоративные кокошники над углами четверика. Косящатые окна, прорезанные в восьмерике, глядят сурово, как башенные бойницы, и сама колокольня, с которой открывается далёкий вид на окрестности, кажется тем самым легендарным «турчасом», дозорной башней, с которой высматривали неприятеля в годы лихолетья.

Обратимся теперь к самому селу Турчасову. Тип четырёхстенной избы на высоком подклете, с четырьмя окнами по главному фасаду, с вытянутым боковым фасадом, различные усложнения этого типа – «двужирные» избы со множеством боковуш и горенок, – всё это мы уже встречали в нашем путешествии по каргопольским окрестностям и по реке Онеге. Но мы не встречали ещё таких сёл, где бы так стройно вставали в ряд избы-хоромы.

Прежде мы отмечали отдельные, наиболее интересные памятники гражданского зодчества, теперь Турчасово даёт нам повод рассмотреть северное село как ансамбль, исторически сложившееся единство облика и средств выражения.

Все приречные деревни, как правило, бывают ориентированы окнами изб на реку. Это и понятно: реки – основной путь среди северного бездорожья. Из окон должно быть видно, кто проплывает по реке, куда держит путь. Под окнами изб проходит грунтовая дорога, связывающая ближние деревни, она же является деревенской улицей.

Вид села Турчасово

Вот мы вошли в Турчасово с его южного конца тем трактом, которым некогда турчасовцы возили соль. Северная деревня обычно огорожена, и на околице существуют ворота. Сделано это, дабы пасущийся скот не забредал на улицу и в огороды. Дорога ведёт нас мимо двух рядов домов. Мы замечаем, что избы левого от нас ряда смотрят окнами на дорогу, в то время как избы правого ряда выходят на улицу задами, своими взвозами. Такой способ застройки поселения называется рядовым и является более древним по сравнению с правильной уличной застройкой, когда дома смотрят окна в окна. В южном конце Турчасова до сих пор сохранился старый порядок. Сначала по самому верху холма был поставлен первый ряд изб, затем, с ростом населения, новые избы стали ставиться ниже первого ряда, но также ориентируясь окнами на реку.

В дальнейшем в Турчасове был поставлен и третий ряд изб, ещё ниже, также озадками ко второму ряду. Так мы проходим по улице, видя фасады одних изб и задние дворы других.

Центр посадского холма, где стоят церкви и находился старый погост, отделён от изб значительным пространством. Церкви обособлены, выделены в деревенском ансамбле, но не оторваны от него. Они – эстетический центр села, фокус всех лучей, они видны отовсюду, к ним выводит дорога.

Дорога проходит вблизи церковных папертей, и любой путник не мог не задержаться здесь и не засмотреться на эти прекрасные сооружения. Далее дорога идёт под уклон. В северной части села уже обычный уличный порядок. Здесь исстари находились волостное правление и торговые лавки, здесь же жили наиболее зажиточные сельчане.

Наконец дорога сходит с песчаного холма вниз, и по сырой луговине выводит нас к пристани. Как раз против этого места на другом берегу высится Острожная горка.

Повернём назад - и снова перед нами встанут притягивающие вертикали церквей. И мы снова убеждаемся, что без них пропадёт, разрушится весь ансамбль старого села.

И. В. Маковецкий в своём капитальном труде «Архитектура русского народного жилища» (М., «Наука», 1962) так описывает впечатления человека, входящего в Турчасово: «Два ряда крестьянских изб останавливали его внимание и направляли его движение. Он медленно поднимался в гору в ожидании появления главных сооружений. Беспрерывная цепь художественных впечатлений при движении по улице... подготавливала зрителя к восприятию господствующего сооружения – закономерного завершения развития архитектурного ансамбля, зародившегося именно здесь при первых постройках на деревенской околице».

Очень старых изб в Турчасове нет, обычно не позже конца прошлого века. Общий облик изб, как и расположение внутренних помещений, традиционен («ищи добра на стороне, а дом люби по старине» – была пословица), новшества вводятся в виде верхних светёлок, широких чердачных «тальянских» окон, в элементах убранства. Окна прорубаются шире, чем в старину, наличники красятся, обшиваются тёсом и раскрашиваются углы сруба, но сохраняется традиционное убранство фронтонов изб с верхним коньком, резными причелинами, резным солнцем. Новое порой причудливо сочетается со старым: у иных домов прежняя тесовая кровля заменена шиферной, а старая деталь – курицы, держащие водотечины, – сохраняется. Вообще в Турчасове всюду уловимо городское влияние – и во внешнем облике изб и в городской обстановке домов с бережно сохраняемой мебелью конца прошлого века. Турчасовцы издавна занимались отхожим промыслом, многие бывали в Петербурге (Север вообще тяготел к столице на Неве), да и село своё считали они по старой памяти городком.

За Турчасовом Онега идёт широкими плёсами. Берега открытые, невысокие. Часты деревни, леспромхозовские посёлки. Берега эти, некогда причислявшиеся к Турчасовскому стану, заселены давно. Прилуки, например, впервые упоминаются в середине XVI века. О происхождении названия Прилук есть местная легенда. Будто бы в давние времена крестьяне сплавляли лес на церковь и решили поставить её там, где лес прибьёт течением, то есть там, где лес «прилучится». С тех пор, с XVI века, здесь сменилось несколько церквей. Последний храм Рождества Христова, недавно утраченный, датирован 1869 годом. Он заслуживал внимания и почтения как памятник строительного мастерства умельцев-плотников. Онежские мастера воздвигли монументальное сооружение, дерзновенно повторяющее в дереве величавые формы каргопольских соборов.

На Севере часто бывает так: после погожих дней зарядит непогода и тогда безрадостными кажутся однообразные речные берега, деревни с чёрными намокшими избами, но когда увидишь вдали стройный шатёр, и уже по силуэту почувствуешь что-то незаурядное, тогда уже не страшит и не портит настроения ненастье. Кажется, словно луч солнца пробился сквозь дождевые облака. Смотришь во все глаза и не оторвёшься. Впереди – Вознесенская церковь 1651 года в селе Пияла.

Стройность пияльской церкви изумительна, её архитектурное решение подчинено единому замыслу создать ощущение взлёта ввысь, идея шатрового зодчества выражена здесь с максимальной отчётливостью. В сущности, все шатровые церкви выражают идею вознесённости ввысь, «к горнему». Вознесенская церковь замечательна тем, что являет собой зрелый образец стиля. Её формы доведены до классической завершённости.

Вознесенская церковь с колокольней в селе Пияла. 1651 г.

Церковь крещатая в плане – квадрат основания с четырьмя симметричными прирубами. Четверик, как и прирубы, сильно вытянут ввысь. Он переходит в сравнительно невысокий восьмерик с крутым повалом и завершается взлётом острого, идеального рисунка шатра. Устремлённость шатра ввысь направляют и усиливают два ряда узких килевидных бочек, венчающих прирубы, и остроугольные теремки над ними, к ним тесно прижаты вытянутые тонкие шейки главок – ритм островерхих линий подготавливает торжественный взлёт шатра.

Вознесенская церковь. Фрагмент

Такой приём невольно заставляет вспомнить мотивы каменного шатрового зодчества. Принято считать, что перенесение в каменное зодчество форм деревянного шатрового храма породило каменное шатровое зодчество, высшим достижением которого явилась церковь Вознесения в Коломенском. В свою очередь каменное зодчество оказало обратное влияние на деревянное шатровое, примером чему исследователи считают пияльскую церковь, а также церковь села Варзуга на Терском берегу Белого моря.

Согласно летописному известию, храм Вознесения в Коломенском (1532) был поставлен "вверх на деревянное дело". Общепринятым считалось, что прототипом каменных шатровых храмов служили уже существовавшие деревянные шатровые церкви. Отражена эта точка зрения и в третьем томе "Истории русского искусства" (М., АН СССР, 1954). Однако М. А. Ильин в книге "Русское шатровое зодчество. Памятники середины XVI века" (М., "Искусство", 1980) подверг этот распространённый взгляд сомнению. По его мнению, возникновение шатровых каменных храмов самобытно, порождено как историческими идеями своего времени, так и внутренними идеями каменного зодчества. Каменное зодчество всегда выступает как ведущий род зодчества. Не следует говорить о "прототипе", следует говорить лишь о подобии. Также и "обратное влияние" каменного шатрового зодчества на деревянное, примером чего приводят церкви в Варзуге и в Пияле, является натяжкой. Таким образом, в кратковременном расцвете каменного шатрового зодчества в середине XVI века и в трёхсотлетнем (судя по известным памятникам) цветении деревянного шатрового зодчества на Севере М. А. Ильин видит два самостоятельных, самобытных пути.

«Бе же та церковь вельми чудна высотою и красотою и светлостью», – записал летописец о возведении коломенской церкви. Слова эти хочется повторить, говоря о пияльской церкви.

С западной стороны к церкви примыкает трапезная с притвором, пристроенная, по-видимому, позже: горизонтальная распластанность её плохо совместима с вертикальной композицией. Алтарная апсида по форме идентична приделам. По обшивке повала с алтарной стороны есть надпись о том, что церковь сия поставлена при государе Алексее Михайловиче. Слова эти переводят мысль в область историческую: 1651-й - год постройки церкви - начальное, сравнительно спокойное время царствования «тишайшего» царя; в 1652 году Никон, будущий патриарх, проплывая по Онеге с мощами митрополита Филиппа, мог видеть эту церковь. Всё это почти легендарно, бесконечно далеко от нас, и вот эта церковь, что рядом с нами, – она делает это далёкое явным, потому что сама существует в яви и в, казалось бы, бренном, непрочном материале своём пережила здесь, в глуши, три с лишним века русской истории и по-прежнему стоит перед нами, людьми второй конца XX века, стоит как и встарь, стройно, ни в чём не отклонившись от вертикали. «Ишь, стоит как стопочка», – сказал, взглянув на неё, старик прохожий, а я вспомнил, что и встарь так говорили о шатровых церквах, сравнивая со стопкой или со свечой.

Некогда в Пияле сохранялся обычный для Онеги «тройник». Сейчас второй церкви – Климентовской, кубоватой, нет, она сгорела, а была она тоже XVII века (1685). Колокольня, к счастью, сохранилась (датируется 1700 г.). Она необычной, пожалуй, нигде более не встречаемой формы: на нижнем восьмерике с повалом поставлен второй, более низкий восьмерик.

Всё труднее вести мне рассказ: мы идём от утраты к утрате. Вот и Вазенцы... Не так давно ещё встречала нас здесь красивая шатровая церковь. Под повалом была надпись: «В лето с Рождества Ис. Христа 1786 построиша вторично сии святыя церкви во имя святого пророка божия Илии и преподобного отца нашего Александра Ошевенского и Каргопольского. При державе благочестивейшей государыни императрицы Катерины Алексеевны.» Следовательно, церковь воспроизводила формы бывшей на этом месте до неё, более древней, по-видимому, XVII века.

Ильинская церковь в селе Вазенцы. 1786 г. Утрачена. Фото начала XX в. из коллекции А. А. Чемесова

Ильинская церковь имела крещатый план, подобно пияльской церкви, но совсем иное решение. Прирубы были более широкие, распластанные по сторонам четверика, за ними почти скрывался сам четверик, лишь выступая углами между широких бочек прирубов. На углах четверика были поставлены декоративные теремки. Северный, южный и западный прирубы были идентичной формы, восточный же иной. Храм был двухпрестольным, о чём свидетельствует надпись (почитание Александра Ошевенского объясняется тем, что в XVII веке окрестные селения принадлежали Александро-Ошевенскому монастырю), поэтому он имел две смежные апсиды пятистенной формы. Апсиды, как обычно, были перекрыты бочками, которые объединялись третьей, общей, и, таким образом, получалась та же самая широкая трёхлопастная бочка, подобная покрытию апсид Преображенской церкви в Турчасове. Все бочки были увенчаны главами (так что вместе с главой шатра создавалось пятиглавие). Шатёр опирался на невысокий, сравнительно с четвериком, восьмерик. Здесь не создавалось той устремлённости ввысь, что в вертикалях Пиялы, красота сооружения была в его живописной объёмности.

Вокруг церкви не было своевременно создано охранной зоны, проезжая дорога проходила под стенами здания. Рассказывают, что гусеничный трактор задел за угол здания. Церковь рухнула...

А Онега течёт дальше в своих спокойных плёсах мимо древних обжитых берегов. Ниже Вазенц будет большое старое село Чекуево. Некогда стояли здесь три деревянные церкви с колокольней, две из них – XVII века Обе кубоватые: Успенская 1675 года и Преображенская 1687 года. Церкви эти, как наиболее древние, возможно, служили прототипом для других сооружений на Онеге, так, например, очевидна общность форм Преображенской церкви в Чекуеве с одноимённой церковью в Турчасове. В начале 60-х годов церковь эта ещё стояла в Чекуеве у самого берега реки. Вид её был страшен: стоял лишь высокий четверик, кровля же обрушилась внутрь здания, в разбитое окно были видны провисшие балки и доски потолка, иконостас с осыпавшимися иконами. Здание ещё можно было спасти: стоило лишь подвести временное покрытие, а затем приступить к реставрации. Этого не было сделано...

Село Чекуево. Общий вид погоста с запада. Старая фотография

За Чекуевом Онега разделяется на два русла, образуя остров длиной в двадцать и шириной в десять километров. Судоходно правое русло, левое используется для молевого сплава: брёвна плывут к запани в Усть-Коже. По правому судоходному руслу Онега не меняет своего вида: те же невысокие луговые берега, кустарники, разве что, разделившись надвое, река стала немного поуже. К обычному луговому берегу со стогами мы и пристанем у устья речки Мудьюги.

Путь наш вначале - по луговой тропинке вдоль берега этой речки. Через три километра будет село Нижняя Мудьюга; две сельские церкви поздней постройки переделаны ныне под хозяйственные помещения. Нам идти еще дальше – в Верховье. Это ещё четыре километра, путь нетрудный в хорошую погоду и не столь простой в дождливую пору, поскольку дорога идёт низкими, сырыми местами.

Пройдя небольшой чахлый лесочек, мы выйдем в луга. Широко расстилается луговая ровень, уставленная бессчётными стогами, впереди, километрах в двух-трёх, виднеется селение и вознесённый над всей местностью шатёр. Везде на Севере по-особенному ставились церкви. Где у воды, где в поле, и везде учтён рельеф местности: речная излучина, крутизна берега, обзор на ровном поле. В каргопольской суши церкви прекрасно оживляли скупой пейзаж. Здесь же, скорее, не сушь, а сырь. Луга, болотца, кустарники тянутся вокруг села во все стороны. И отовсюду, с дальних покосов, был виден шатёр сельской церкви, он указывал дорогу к дому.

В центре села, у реки, на старом погосте, среди старых елей и лиственниц, стоит замечательный архитектурный ансамбль, ради которого стоило бы проделать и более сложный путь. Здесь мы впервые встречаем классический онежский «тройник»: шатровая и кубоватая церкви и колокольня.

Ансамбль погоста в селе Верхняя Мудьюга. Фото из коллекции А. А. Чемесова

Поистине замечательна древняя шатровая Входиерусалимская церковь XVII века, с приделом Трёх святителей XVIII века. В нашем путешествии мы повидали немало прекрасных шатровых церквей и каждый раз не перестаём удивляться этим феноменальным сооружениям. Нет ни одной из них, повторяющей другую, несмотря на общий принцип архитектурного решения. Каждая поставлена настолько по-своему, настолько неповторима в своём облике, что красота её затмевает красоту предыдущей. Недавно мы восторгались церковью в Пияле - и вот вырастает в стороне от реки среди болотистых равнин новое чудо.

Входиерусалимская церковь XVII в. с приделом Трёх святителей XVIII в.

Поражает стройный, изящно прочерченный силуэт церкви. Никаких добавочных вертикалей, усиливающих взлёт ввысь, как в Пияле, здесь нет: традиционный восьмерик на четверике. И как просто и внушительно всё выполнено! Столпообразно ввысь подняты четверик с меньших размеров восьмериком на такую высоту, что вековые лиственницы оказываются ниже повала. Шатёр высокий, стройный – его трудно определить словами, всё дело в силуэте, в крутизне скатов, в соотношении ширины основания шатра с его высотой. Здесь – то изящество и та простота линий, которые безошибочно свидетельствуют о древности. Крутую линию граней шатра продолжает шейка, которая имеет здесь форму усечённого конуса. Напомним, что завершение церкви – шатёр, шейка, глава – срублено из горизонтально сложенных бревен и, как всегда, «без единого гвоздя».

В XVIII веке к храму был пристроен придел. При этом надо было не исказить красоты силуэта здания. Мастер (документально известно, что им был местный крестьянин Даниил Пантелеев) решил задачу блестяще. Он поставил с северной стороны небольшой, перекрытый широкой бочкой прируб, по высоте примерно равный высоте четверика. Соответственно каждому престолу в церкви прирублены апсиды. Здесь их две, сочленённые, пятигранной формы. Каждая апсида перекрыта бочкой, и обе бочки объединяются третьей с общей главкой, вырастающей из небольшого четверичка на кровле. Таким образом, и здесь использован тот же традиционный для нижней Онеги мотив трёхлопастной широкой бочки.

С запада и северо-запада здание обводит небольшая крытая галерея, на которую ведёт прекрасное высокое крыльцо на два всхода. Крыльцо поставлено так, что линии скатов кровли объединяют храм и придел, придают цельность западному фасаду. Когда-то такие крыльца существовали у многих церквей и назывались крыльцом на три рундука (рундуками в данном случае называли крытые площадки перед лестницами и наверху перед дверьми в церковь; в договорных грамотах на рубку церквей, обычно, оговаривалось: «рубить крыльцо на три рундука»). Под высоко поднятым крыльцом находятся двустворчатые ворота, ведущие в подклет, или подцерковье, где хранилось церковное или общественное имущество - в них свободно может въехать телега.

Памятник прекрасно смотрится с разных сторон, продуманная асимметрия его объёмов создаёт неожиданные живописные эффекты. Он кажется неколебимо устойчивым, достойно, не скосившись, выстояв три века. На деле же не всё так благополучно, как кажется...

Другим памятником на верхнемудьюжском погосте является колокольня XVIII века, типичная для Поонежья.

Третье здание ансамбля – Тихвинская церковь, освящённая в 1865 году. Это кубоватое сооружение с трапезной, притвором, крытым крыльцом. Конечно, здание это поздней постройки (весьма вероятно, оно копирует формы прежде стоявшей здесь церкви), но оно входит в ансамбль, связано с ним местоположением, силуэтом, без него разрушится целостность. Ещё не так давно считалось, что на государственную охрану следует брать только самые древние памятники. Ныне наконец-то понятно, что в ансамбле, будь то сельский погост или городская улица, ценны все составляющие, и все подлежат охране.

Тихвинская церковь. 1865 г. (Фото из архива сайта)

Верхнемудьюжский ансамбль, представляющий исключительную историческую и культурную ценность, должен сберегаться с особенной тщательностью - он единственный из уцелевших⁷. Схожий тройной ансамбль, стоявший недалеко отсюда, в Усть-Коже, сгорел в 1985 году, а точнее, не тая правды, его сожгли.

Мне особенно больно говорить об утрате этого памятника - у меня была особая привязанность к нему. Он провожал меня в путь на Кожозеро, он и встречал. Помню, как возвращались мы с Кожозера с моим другом Юрием Рыбаковым, фотографом этой книги, в исходе вторых суток, одолев семь десятков вёрст нелёгкого пути, в буквальном смысле слов не чуя под собой ног, и, казалось, не было конца раскисшей осенней дороге, как вдруг, взойдя на лесной холм, вырос над деревьями огромный шатёр, а потом, выйдя из леса, развернулся весь ансамбль, одаривая своей приветливой красотой, как одаривал он ею многих усталых путников. Давней исторической обжитостью повеяло на нас, из безлюдья мы вышли на люди.

Я всё ещё не могу смириться, поверить, что его нет, как всегда трудно поверить в невозвратную потерю, мне трудно произнести слово "был"...

Кожский погост находился не в самом селе Усть-Кожа на Онеге, а в трёх километрах поодаль, у деревни Макарьинское. Здесь, на возвышенном берегу реки Кожи было найдено удобное место в округе для постановки церквей. На открытом, голом берегу, поодаль от деревни, торжественным чином, в ряд стояли две церкви и колокольня.

Ансамбль Кожского погоста. XVII–XVIII вв. Погиб в 1985 г.

Старшей считалась Климентовская церковь 1695 года, кубоватая, сравнительно небольших размеров⁸. Узкий вытянутый четверик её венчал куб красивого профиля, компактный в объёме, - боковые главки стояли в тесном единстве с центральной завершающей главой. Во всём - в конструкции и в отделке деталей: в соразмерности сруба четверика и оглавления, в мягких очертаниях куба и главок, в их отделке крупным и мелким лемехом, в декоративных теремках у основания шеек главок - во всём проявлялось особенное изящество стиля кубоватого зодчества, свойственного его цветущей поре.

Шатровая Крестовоздвиженская церковь (1769) высотой своей и внушительностью превосходила более скромную кубоватую старушечку. К ней не пристраивалось трапезной и приделов, поэтому она воспринималась целостно, как столпное сооружение, как чистый тип шатрового храма (независимо от спорной даты постройки). Лишь невысокая крытая галерея обводила храм с западной и северной сторон. Из галереи внутрь храма вела двустворчатая дверь стрельчатой формы, расписанная цветами в народном стиле, что придавало внутреннему помещению праздничную нарядность.

Изящно, нарядно выглядела и колокольня (XVII–XVIII веков, перестроена в XIX веке), отмеченная рядом исследователей деревянного зодчества, начиная с В. Суслова и И. Грабаря. В сравнении с церквами она невелика, казалась почти игрушечной. Особенно оживляли её резные полицы над повалом в виде ожерелья и на кровле звонницы, и изящные теремки по углам четверика. Невеликое сооружение это, тем не менее, играло созидающую роль; именно она была звеном, связующим обе церкви в единый ансамбль.

Ни одно из этих замечательных сооружений не уцелело... Рассказывают, будто мальчишки бегали возле зданий с факелами и случайно подожгли. Как было на самом деле, мы не знаем. Расследования не проводилось, к ответственности никто не привлекался, как не расследовалось и дело о гибели церкви в Вазенцах. Между тем трудно поверить, чтобы от одной искры сгорели сразу три здания, стоящие друг от друга на значительном расстоянии. В Турчасове и в Пияле, где шатровая Благовещенская и кубоватая Климентовская сгорели от удара молнии, соседние здания не пострадали...

Пусть в вас, мой читатель, кем бы вы ни были, северянином или жителем других мест, страшный факт этот, определению которого я не нахожу слов, возбудит справедливое негодование и заставит быть нетерпимее к любым нарушениям Закона об охране памятников истории и культуры. В благородном деле сбережения общенародного достояния наше главное оружие - гласность. Слишком часто до недавнего времени мы только регистрировали потери и умалчивали о причинах гибели памятников, начиная со случаев равнодушия и небрежения, и кончая актами вандализма.

С тяжёлым чувством оставляем мы Усть-Кожу. Остаётся сказать немного о Кожозере, упомянутом выше.

Семьдесят шесть километров до него лесной безлюдной дорогой, а рекой вверх сто, но труднопроходима бурная, порожистая Кожа. Некогда на озере располагался Кожеозёрский монастырь, упоминаемый в описании Турчасовского стана. И поныне стоят на озёрном полуострове каменные монастырские постройки конца прошлого века, всё более разрушающиеся. История Кожеозёрской пустыни начинается с середины XVI века и содержит немало интересных фактов. Самый известный – здесь с 1643 по 1646 год был игуменом будущий патриарх Никон, отсюда начал он восхождение к вершинам церковной иерархии. Мы не случайно снова вспомнили Никона - скоро, в конце пути, нам предстоит встретиться с памятниками строительной деятельности всесильного патриарха.

Путь наш по Онеге заканчивается. Река идёт от плёса к плёсу в тех же невысоких берегах с неширокими лугами и подступающим к воде лесом. Не часты селения. Но вот за последним речным изгибом открылись впереди голые седые холмы, а под ними посёлок. Это – Порог. До города Онеги отсюда немногим более двадцати километров, но судоходства ниже нет – сразу же за железнодорожным мостом, пересекающим здесь реку, начинаются пороги и тянутся на девять километров. И вот там, где пороги кончаются, и Онега разливается широким как озеро плёсом, на высокой горе левого берега вы увидите красиво стоящую церковь. Это последний в нашем путешествии памятник деревянного зодчества – Владимирская церковь 1757 года в селе Подпорожье.

Владимирская церковь в селе Подпорожье. 1757 г.

В Подлинной дозорной книге по городу Каргополю 1648 года о селе Подпорожье сказано: «Волость Подпорожья на реке Онеге... Деревня Жеребцова Гора, а в ней стал новый погост, а на погосте церковь Живоначальныя Троицы, да в приделе Никола Чудотвореца...» Подпорожье – место на Онеге известное. Здесь ловилась лучшая на всём Севере сёмга сорта «порог». И по настоящее время производится ограниченный отлов этой ценнейшей царь-рыбы.

Но вот мы на старинной Жеребцовой Горе. До чего же прекрасное, вольное место! Простор всюду, куда ни взглянь. Онега вышла из теснин порогов и, обогнув горку, уходит вдаль широким руслом к виднеющемуся там городу. А где-то там и море... Здесь уже сказывается действие приливов: заметно, как река становится полноводнее и обсыхает, сужается, в отлив.

Некогда церкви на горке встречали всех проплывших пороги. Они были поставлены с расчётом на дальний обзор. Сначала были видны вершины церквей, а за поворотом здания представали во всей красе. Церквей было две, обе кубоватые: пятиглавая Троицкая с приделом, тоже крытым кубом с одной главой (1725–1727), и Владимирская. Была и колокольня середины XIX века. Сохранилась доныне одна Владимирская.

Церковь в Подпорожье достойно завершает блестящую серию онежского кубоватого зодчества. Основные мотивы, выработанные онежскими плотниками: крещатый план, трёхлопастная бочка апсиды - здесь торжествуют. Это огромное, величавое сооружение. Торжественность его облика ещё более усиливается новым оригинальный приёмом решения многоглавия: главки, увенчивающие бочки четырёх прирубов, здесь подняты на восьмигранные усечённые дощатые пирамидки, так что шейки главок начинаются у повала, а маковки приходятся на уровне куба. Создаётся своего рода девятиглавие, живописная пирамида из шишек-главок.

Владимирская церковь вызывала восторги многих исследователей, начиная с академика В. Суслова, в своё время зарисовавшего её и сделавшего обмер. Здание справедливо считается хрестоматийным. Его надо охранять и как бесценное произведение искусства, и как часть исторического пейзажа - ни жних порогов на древнем новгородском пути к Студёному морю. Пока ещё держится остов здания, свидетельствующий о прочности работы онежских плотников. Но необходимы срочные консервационные меры. Иначе опустеет Жеребцова Гора...

А Онега, заканчивая свой путь, прощально сверкает широкими плёсами, уходя вдаль, в морскую бескрайность...

6. Кий-остров

«А против устья реки Онеги от берегу 7 верст, остров Кий, а на том острову Кий монастырь Ставрос, еже есть Крест, строение святейшего Никона, патриарха Московского и всея Руси».

Из «Книги Большому Чертежу»

Мы в городе Онеге, в устье реки, у Белого моря.

История города начинается с XIV века, когда здесь было основано первое поселение новгородцев. Называлось оно Усть-Онегой или Устьянской волостью. Некогда, как и соседние поморские селения, принадлежало оно Марфе Борецкой, новгородской посаднице.

В XVII веке волость была пожалована основанному на Кий-острове Крестному монастырю и оставалась в его владении до 1764 года. В 1780 году указом Екатерины II Усть-онежское селение было переименовано в уездный город Онегу. Своим возвышением от простого села до уездного центра город был обязан начавшимся лесным разработкам по берегам реки и открывшейся лесной торговле. С этих пор за городом Онегой сохраняется значение крупного лесоэкспортного порта на Севере.

Некогда в Устьянском селении стояли древние деревянные церкви, но страшный пожар 1786 года уничтожил их. Вместо сгоревших в начале XIX века были построены две каменные церкви. Здания эти существуют и поныне. Из них следует отметить храм на старом кладбище.

Отсутствие древних памятников в самой Онеге восполняется близостью одного из замечательных памятников Беломорья – вышеназванного Крестного монастыря на Кий-острове.

От причала морского порта катер повезёт нас навстречу открытому морю. Всё дальше будут отходить в стороны берега реки, рабочие посёлки и лесозаводы: вереницы катеров и лодок у причалов, гигантские штабеля брёвен, стеллажи пиловочника, иностранные лесовозы под погрузкой. Позади Онега с её беспокойной жизнью реки-труженицы. Катер выходит в Онежскую губу и следует по фарватеру, обставленному большими морскими бакенами.

Пятнадцать километров от города до острова. В хорошую погоду остров виден издали: среди спокойных вод он выделяется сплошной зелёной массой, над которой возвышается белая глава монастырского собора. Если вы попадёте в отлив, катер бросит якорь на рейде, и к берегу придётся съезжать на лодке; если в прилив, то катер пристанет прямо к гранитным камням острова.

Первое впечатление – полной необычности, несравнимости с дотоле виденным. Та небольшая кучка монастырских зданий, которые вы увидели на подходе к острову, исчезла, скрылась за деревьями и скалами, едва вы ступили на берег. Вы попали на маленький островок, сплошь состоящий из причудливых скальных масс, из нагромождения гранитных плит, угрюмых, замшелых. В расселинах скал за многие века скопилась скудная почва, из которой, каким-то чудом укоренившись, выросли сосны, густой хвойной шапкой покрывшие весь остров. Удивительны эти сосны, столетние, двухсотлетние, с могучими коряжистыми стволами, с искривленными сучьями, корнями-щупальцами, обвившими камни. Под ними осыпавшиеся иглы и светло-зелёный мох. Сквозь стены красных стволов просвечивает окружающее со всех сторон море.

Природа Кий-острова – первая и чудесная его достопримечательность. Она позволяет понять как особенности архитектуры монастыря, так и сам замысел основать здесь монастырь.

Замысел этот принадлежал всесильному патриарху Никону. В 1639 году, будучи анзерским иеромонахом, он ушёл от своего строгого учителя Елеазара и отплыл в рыбацкой лодке с Анзера, направляясь на Онежское устье и дальше в Кожеозёрский монастырь. В пути разыгралась буря, «и во время то от великого морского волнения едва не потопихомся; но, уповающе на силу божественного животворящего креста, спасение получихом перед Онежским устьем, к пристанищу, к Кию острову... Будуще же тогда на том острове, на воспоминание того своего спасения водрузихом на том месте святый и животворящий крест» – так говорит об этом событии сам Никон в грамоте об основании монастыря.

В 1652 году Никон, тогда ещё митрополит Новгородский и «собинный друг» царя, ездил на Соловки для перенесения в Москву чудотворных мощей Филиппа-митрополита. Никону, безусловно, был близок по духу этот деятель эпохи Грозного, церковный иерарх, не смирившийся перед государственной властью. На возвратном пути Никон решил заехать на тот самый остров, где некогда спасся от бури. Остров был по-прежнему пустынный, и всё ещё стоял крест, поставленный им в память своего спасения. Тогда же возникло у Никона помышление создать на острове монастырь в честь Креста, «но время не бе, еже начати сие добре созидание».

Летом 1656 года по ходатайству патриарха царь дал грамоту о построении нового монастыря на Белом море. «А тот де остров пуст и ничьих никаких угодий на нём нет, и быть тут жилецким людям нельзя, потому что на том месте всё камень голой», – говорилось в грамоте, а также отмечалось и то, что на острове «мнози... от морского потопления спасаются».

Следом за царской грамотой Никон обратился со своей грамотой к духовенству, «к благородным боярам и всем всякого чина и возраста православным христианам», где извещал о своём патриаршем решении основать монастырь «на Кий острове, иже есть на мори пред Онежским устьем, и церковь создати, и братию совокупити, и именовати той святый монастырь, гречески Ставрос, еже есть словенски Крест». По обычаю того времени, решение о создании монастыря подкрепляется довольно пространными богословскими доводами, а заканчивается грамота просьбой жертвовать на монастырь «елико от благого усердия кто хощет».

На остров был направлен старец Нифонт с целью снять чертёж, «где монастырю пристойно быть на какове месте». Вскоре начались и строительные работы. Из описи монастыря от 30 марта 1657 года явствует, что Воздвиженский собор уже был отстроен и в нём установлен кипарисовый крест, присланный Никоном. Собор и другие строения были деревянными. Строительство продолжалось и в последующие годы. Был назначен первый архимандрит монастыря.

Тем временем в русской церкви произошли немалые события: Никон добровольно покинул патриарший престол. Это был вызов государственной власти со стороны могущественного иерарха, считавшего, что «священство царства преболе есть». Отстранившись от дел государственных, Никон уделяет больше внимания трём своим любимым детищам: монастырю Иверскому на Валдае, Ново-Иерусалимскому Воскресенскому, своей главной резиденции, и новоявленному на Белом море. Наверное, уединённая обитель на скалистом острове была мила сердцу этого сурового человека. И не потому только, что здесь он спасся от бури. Никон был монахом, человеком своего времени; представление о пустыни, «уединенном житии» как идеале созерцательной духовной жизни значили для него, бесспорно, многое.

В 1660 году Никон в третий и последний раз приехал на Кий-остров. С собой он привёз не только колокола и необходимую церковную утварь, привёз и мастеров каменных дел.

Все основные работы по возведению трёх каменных зданий – храма, трапезной и надкладезной церкви – были завершены во время пребывания Никона на острове – столь бурный размах строительства вполне соответствует кипучей натуре «богатыря-патриарха» (как назвал его историк С.М.Соловьёв). Автор жития Никона свидетельствует о его пребывании на Кий-острове: «И тамо поживе мало не годишное время и сотвориша вновь соборную церковь велику каменную во имя Воздвижения», а также «ископаша кладезь великий из камени дикого, и на том кладези построиша церковь каменную... по сем и иная строяше многая в том монастыре Крестном...»

Ансамбль монастыря, созданный при Никоне, сохранился до наших дней, хотя и со значительными утратами.

Монастырь расположен в южной оконечности острова. Здесь было выбрано наиболее ровное возвышенное место. Западные фасады церквей смотрят на море, алтарные части выходят на монастырскую площадь. Здания собора, трапезной и надкладезной церкви стоят в тесном единении друг с другом, их стены сложены из гранитных глыб, – в сочетании с окружающими скалами создаётся впечатление единого монолита.

На самой высокой точке острова поставлен соборный храм. Природным цоколем ему служит обрывистая гранитная скала. Облик собора тяжеловесен и грузен, он прекрасно соотвечает природному окружению. Это почти куб со стенами, скошенными внутрь. Нижняя часть его, примерно до половины высоты, сложена из тёсаного белого камня, создавая как бы постамент для верхней части. Верхняя часть собора сложена так называемой смешанной кладкой – из гранитных глыб вперемежку с большемерным кирпичом. Венчает каменную массу огромный восьмерик барабана с куполом – диаметром примерно в половину длины стен собора.

Эта глава – первое, что видишь, подплывая к острову, – одиноко возвышается над соснами. Она ещё более усиливает ощущение суровой грузности собора. Благодаря столь широкому барабану четыре несущие его столба расставлены широко, боковые же нефы, напротив, узкие. Уникальная деталь интерьера – хоры с двумя закрытыми камерами-приделами. В одной из них была маленькая церковка с престолом Михаила Архангела.

Воздвиженский собор Кийостровского монастыря. 1660 г.

До сих пор остаётся нерешённым вопрос о покрытии. Считалось, что четырёхскатное покрытие, как и трёхглавое завершение (прежде собор был трёхглавым, в настоящее время сохранилась одна центральная глава), было изначальным, однако ныне на сводах западной части собора найдены следы каких-то сооружений. Однако вряд ли собор был пятиглавым. Возможно, на кровле была устроена смотровая вышка, позволяющая с высоты озирать море. Лестница на своды находится в северо-западногм углу соборного храма.

При всём различии в облике собора Кий-островского монастыря есть нечто общее с Соловецким Преображенским – те же скупые, лапидарные формы, скошенные стены, строгая гладь стен, членённых лопатками, простота архитектурных деталей, восьмигранная форма центрального барабана.

Действительно, формы Воздвиженского собора крайне просты, декор сведён до предела. Фасад членится тремя лопатками, усиливающими вертикальный акцент здания. Все три фасада имеют порталы простой формы, в виде чередующихся четвертей и полуовалов. В верхнем ярусе стен – окна, по одному в каждом прясле. Окна оформлены простыми колонками, соединёнными вверху полуваликом архивольта.

Апсиды собора выступают из восточной стены волнистой линией, средняя из них несколько выше и крупнее, над ней поставлена главка. Поскольку гранитная плита, на которой стоит собор, склонена к востоку, апсиды поставлены на цоколе, сложенном из отёсанных квадратных гранитных глыб.

Исследователь русской архитектуры М. А. Ильин назвал предположительное имя строителя Воздвиженского собора и всего монастырского комплекса. Им мог быть «каменных дел подмастерье» Аверкий Мокеев, строивший для Никона Валдайский Иверский монастырь.

С южной стороны к собору близко подходит здание трапезной. Суров и впечатляющ её западный фасад, выходящий на море. Сложенный из дикого камня, из огромных глыб, он выглядит крепостным бастионом. Понизу он срезан скатом скалы, отчего здание кажется вросшим в толщу гранита (нижний этаж его врублен в скалу).

Напротив, южный фасад имеет жилой вид, хотя и здесь та же грузная толща стен, смешанная кладка с эффектно выделяющимися блоками гранита. Значительно оживляют фасад проёмы второго этажа – окна трапезной и келарской палат, широкий и глубокий проём парадного входа, откуда лестница ведёт наверх. Фасад гладкий, в простенках между окон – лопатки, углы обработаны пилястрами.

С востока к трапезной примыкает церковь Рождества Богородицы. Она выступает на монастырскую площадь своими простыми и предельно чёткими объёмами: куб храма и высокая цилиндрическая апсида, доходящая до кровли. Трапезная церковь имеет строгое, но эффектное выражение: белая гладь стен, сочетание простых геометрических объёмов, чёткие вертикальные линии.

Церковь Рождества Богородицы. 1660 г.

Внутри здания наиболее интересна сама трапезная палата. Она квадратная (15x15 м), перекрыта крестовым сводом, поддерживаемым мощным столпом (наподобие трапезной Соловецкого монастыря и ряда других). Впечатляют глубокие оконные проёмы в полутораметровой толще стен. Четыре широких и высоких окна трапезной палаты, обращённые на юг, обеспечивают хорошую освещённость. На первом этаже, под трапезной палатой находится такого же размера хозяйственное помещение, тоже поддерживаемое мощным столпом, более приземистым.

К северо-восточному углу трапезной примыкает колокольня, несколько грузная, как и все монастырские строения (ныне шатровый верх её разобран). В позднее время вход под колокольню был оформлен классическим портиком. С северной стороны к колокольне, ближе к собору, в конце XVII века была пристроена каменная палатка – усыпальница монастырских настоятелей.

Третье каменное здание, построенное во время пребывания Никона на острове, – Надкладезная церковь. По преданию, источник – единственный на скалистом острове – был открыт самим патриархом («построен же бе той кладезь молитвами и трудами самого святейшего патриарха...», – говорится в житии Никона).

Надкладезная церковь невелика и проста по форме – невысокий прямоугольник храма и выступающая приземистая пятигранная апсида. В стену апсиды вмурован каменный крест – такой крест назывался «закладным». Надпись на кресте сообщает, что храм освящён Никоном 1660 года августа в первый день. Такой же крест обнаружен и внутри храма. Сам колодец представляет собой широкую шахту десятиметровой глубины; к воде можно было спуститься по деревянной лестнице.

«Закладной крест» в стене апсиды надкладезной церкви. 1660 г.

Кельи были пристроены к надкладезной церкви в конце XVII столетия. Нижний этаж, предназначавшийся для хозяйственных нужд, сложен из гранитных блоков, верхний из большемерного кирпича. Верхний этаж келий традиционен для монастырских зданий такого рода в XVII веке: узкие оконные проёмы, скромно обработанные каменными наличниками, простенькая полоска косо поставленных квадратов по карнизу – для всех зданий Кий-острова характерны простота и сдержанность, аскетизм облика.

Своим северо-восточным углом кельи близко подходят к юго-западному углу трапезной, так что между ними остаётся небольшой проход, нечто вроде внутреннего дворика. Здесь по углу здания келий размещаются два каменных крыльца, поблизости от входа в нижний этаж трапезной. Вход в кельи как бы скрыт от сурового дыхания моря.

Для небольшого Кий-островского монастыря, как и для огромного Соловецкого, характерна тесная сплочённость зданий, соединение их крытыми переходами (на Кий-острове собор с трапезной соединяла дощатая галерея).

Все три главных здания Крестного монастыря – собор, трапезная, кельи – образуют монументальный ансамбль, объединённый единством облика и средств выражения, нерасторжимо связанный с природным окружением. Ансамбль имеет уступчатый план: ближе других зданий выдаётся к морю корпус келий. Планировка всецело обусловлена особенностями рельефа. Собор, как мы отмечали, стоит на самой высокой скале. Спад скалы как бы сдержан монолитом трапезной, плавно сводящим уклон к ровной площадке. Пространственно замыкает ансамбль здание келий.

Суровым и величественным смотрится ансамбль со стороны моря. В этом месте стена сосен расступилась, и открылся вид на его здания. Как в северных деревнях всё, что окружало людей - избы, церкви – сводилось к единому природному творению – дереву, так здесь всё выполнено из камня. Это монастырь у северного моря, и это выражено в его постройках со стенами, как у крепостных фортов. Под скалами рокочет прибой, по небольшому песчаному пляжу расхаживают крупные морские чайки...

С противоположной, восточной стороны, за зданиями, которые закрыли собой море, – монастырский дворик. Ровная зелёная лужайка, растут лиственные деревья, возле домов разбиты цветники и огороды – на первый взгляд кажется, что монастырь ничем не отличается от таких же небольших северных обителей...

У монастыря не было каменных стен, его стены созданы самой природой – скалы острова. Прежде была простая невысокая деревянная ограда. Сейчас от неё сохранился только юго-западный угол с башенкой, крытой четырёхскатным шатром, она живописно рисуется среди сосен. Из деревянных монастырских строений сохранились также кельи и настоятельские покои XIX века, и в стороне, за монастырём, кладбищенская церковь 1661 года, ныне сильно перестроенная.

Сохранившаяся часть деревянной ограды монастыря

По местной легенде, патриарх Никон, попав впервые на остров, будто бы спросил: «Кий остров?» (то есть «какой остров?»). Конечно легенда эта недостоверна: остров назывался так и до Никона. Но эти легендарные слова хочется перевести в восклицание: «Кий остров!» – «Какой остров!»

Достоин удивления и уважения труд людей, создавших здесь, на голом камне, не только монументальные здания, но и весь жилой облик острова. По сохранившемуся среди онежских старожилов преданию, первые монахи везли с собой по мешку земли... На Кий-острове длиной в два километра и шириной до полукилометра всё в миниатюре: небольшие огородики, болотистый лужок, есть даже озёрко-прудик для разведения карасей, любимой монашеской рыбки...

Восточный берег под монастырём выходит на небольшой залив, обсыхающий в отлив. Если перейти залив, то выйдешь на каменистую луду, длинным узким языком выступающую в море. В XVIII веке на этом мысу помещались здания таможни, лесной конторы. Здесь прежде находился Онежский порт, на баре Кий-острова делали стоянку суда. До сих пор сохранились вбитые в гранит огромные железные кольца для швартовки судов.

Обитаемой была только южная часть острова. Дальше к северу стояли рыбацкие избушки. Когда-то у монастыря были здесь тони. Множество дорожек и тропок, усыпанных хвоёй, перевитых корнями сосен, пересекают остров во всех направлениях.

Можно идти по ним всё дальше: скроются монастырские здания, шум сосен и моря покроет голос радиорепродуктора из дома отдыха. Дорога приведёт к «перейме» – своеобразному ущелью между скал, заливаемому в прилив.

В северной части острова мало кто бывает, здесь глушь и пустынность. Низины острова заросли сырым кустарником, в котором полыхают алые грозди рябины, дрозды треща слетают с веток... На скалах, наверху, стоят величественные сосны. Здесь вторая высшая точка острова, где поставлена тригонометрическая вышка. Если забраться на эту вышку, вид откроется бесподобный. Под вами, словно с высоты птичьего полёта, море. Там, где виднеются трубы лесозавода, потерялась в морской бескрайности наша Онега. В одну сторону пошёл Лямицкий, Летний берег, низкий и ровный, в другую – Поморский, возвышающийся вдали Ворзогорским мысом. И кругом – море, оно шумит внизу, идёт прилив, волны накатываются на скалы, чайки кричат.

Кий-остров. Скалы. (Фото из архива сайта)

Точечкой прочерчивает даль судно, идёт в порт по большой воде... Виден весь остров в своих вытянутых очертаниях, сплошной зелёной массой возвышается он среди вечно волнующегося, неспокойного моря, и над зелёной ровенью его столетних сосновых крон богатырски возвышается белая сторожевая глава собора...

Наверное, так и надо, и прекрасно, что путешествие наше по реке мы закончили в море. Когда видишь такое – суровые здания, скалы и сосны, слушаешь шум ветра и гул прибоя, – душой овладевают чувства величественные...

Да, таков он, Север, – прекрасный и величественный край, хранящий чудеснейшие памятники родного искусства в своих необъятных просторах.

И конечно он, Север, не даст забыть о себе, будет звать на новые «дороги к прекрасному»... И тут автору не остаётся ничего иного, как закончить свой рассказ старинным пожеланием: счастливого пути вам, читатель.

ПООНЕЖЬЕ – ЗЕМЛИ ПО БЕРЕГАМ РЕКИ ОНЕГИ – С ПОЛНЫМ ОСНОВАНИЕМ ЗАСЛУЖИВАЕТ НАЗВАНИЯ «ЗАПОВЕДНИКА ДРЕВНЕРУССКОЙ АРХИТЕКТУРЫ, МУЗЕЯ ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ ПО ЧИСЛУ СОХРАНИВШИХСЯ ПЕРВОКЛАССНЫХ ПАМЯТНИКОВ, ПО НАСЫЩЕННОСТИ ИМИ ОНЕГА НЕ ИМЕЕТ СЕВЕ РАВНЫХ СРЕДИ ДРУГИХ РЕК СЕВЕРА.

Гунн Г. П. Каргополье - Онега. - М.: Искусство, 1989.

Примечания редактора сайта

↑ ¹ От храмового ансамбля села Лядины ныне осталась только церковь Богоявления. Покрово-Власьевский храм и колокольня сгорели 6 мая 2013 г. якобы от молнии. Амбары около погоста были разобраны ещё раньше - в начале 1990-х.

↑ ² Очень странно, что Гунн считал Никольскую церковь в Волосове утраченной: в действительности же в 1980-х гг. обрушился шатёр храма и была разрушена трапезная. Сама же церковь сохранилась до наших дней, и сейчас её опекают местные жители и фонд "Вереница". О её истории и планах дальнейшего восстановления можно прочитать здесь

↑ ³ Церковью Архистратига Михаила её называл только Гунн: во всех других источниках - это часовня Николая Чудотворца. Остаётся загадкой, где Гунн обнаружил сведения о перестройке церкви в часовню, так как, судя по фотографиям, на восточной её стене не было даже никаких следов от наличия в прошлом алтарного прируба. Часовня сгорела в конце 1990-х.

↑ ⁴ На самом деле это не часовня, а единоверческая церковь.

↑ ⁵ В действительности каменная Никольская церковь была построена в 1770 г.

↑ ⁶ Здесь Генрих Павлович ошибся: Пахомиев Кенский монастырь располагался не в Измайловской, а в верховьях Кены, в окрестностях деревни Коровий Двор (ныне - Коровино). Деревня Измайловская никогда не называлась Кенорецкой - до революции её иногда именовали Кенорецким погостом, а вообще, местное название деревни - Лёшино.

↑ ⁷ Верхнемудьюжский погост, последний онежский тройник, повторил судьбу храмов Кожского погоста 12 лет спустя - 10 августа 1997 г. его также сожгли.

↑ ⁸ В действительности же наоборот: Климентовская церковь 1695 г. была шатровой, а Крестовоздвиженская 1769 г. - кубоватой.

В оформлении использованы оригинальные иллюстрации и фотографии Ю. Д. Рыбакова из книги (все ч/б, кроме тех, где указан иной источник).

Цветные репродукции икон и фото каргопольской игрушки - из книги Г. П. Дурасова "Каргополье: художественные сокровища" (М.: Советская Россия, 1984).

Современные фото - Илья Леонов, 2011-2014, 2021, кроме Владимирской церкви в Подпорожье (фото Василия Елфимова, 2014).

Текст редактировали и оформляли: Илья Леонов, Андрей Александров, Василий Елфимов.

Генрих Павлович Гунн