Публикация № 839Верховье    (рубрика: История края)

Светлана Рапенкова

Верховье

*

«В центре села, у реки, на старом погосте, среди старых елей и лиственниц, стоит замечательный архитектурный ансамбль, ради которого стоило бы проделать и более сложный путь. Здесь мы въяве встречаем классический онежский "тройник": шатровая и кубоватая церкви и колокольня. Поистине замечательна древняя шатровая Входоиерусалимская церковь XVII века. В XVIII веке к храму был пристроен придел Трех святителей. При этом надо было не исказить красоты силуэта здания. Мастер (документально известно, что им был местный крестьянин Даниил Пантелеев) решил задачу блестяще. Другим памятником на верхнемудьюжском погосте являетсяколокольня XVIII века, типичная для Поонежья. Третье здание ансамбля - Тихвинская церковь, освященная в 1865 году. Верхнемудьюжский ансамбль, представляющий исключительную историческую и культурную ценность, должен сберегаться с особенной тщательностью - он единственный из уцелевших. Схожий тройной ансамбль, стоявший недалеко отсюда, в Усть-Коже, сгорел в 1985 году, а точнее, не тая правды, его сожгли».

Г.П.Гунн. Каргополье - Онега, М., Искусство, 1989.

Нет, не падает небо, родимый!

Оттого уж неделю висит

эта грязная скатерть над нами.

И река не замедлила бег,

только время над тыном повисло

вместо солнца, и смотрит нам в окна,

и в зрачках его - долгая ночь.

Ох, уж лучше бы деды и бабки

сами встали из этих могил,

чем вот так, гладя травы руками,

слышать только дыханье свое.

Мы - деревья. Хоть мним себя - выше.

Мы - деревья сожженные...

Слышишь? Наши стоны разносят грачи.

Ты ищешь рай, которого никогда не было. Мераб Мамардашвили

Ясно видно, что это пишет человек, который хочет показать себя мыслителем и приобрести славу, а не вспомнить. Из письма Платона – Дионисию.

Что же помнится из тех дней, которые незаметно складывались в месяцы, но никогда не сложились в годы?

День первый - туманное, сырое, только после прошедшего ночного июльского дождя утро в Верховье, куда приехали мы на «кукушке», поезде в несколько вагонов, из Малошуйки. Приехали, чтобы посмотреть, оценить объем будущих реставрационных работ.

Я иду к реке, - искупаться бы, да холодно, - в воду лезть не хочется. Поднимаюсь от реки по тропинке. На пути встает рыжая собака, помню ее бесцветные скучные глаза. Она скалит зубы, и я понимаю, что сейчас схватит за ногу. На мое счастье следом идет такая же бесцветная хозяйка, которая уводит собаку. Липкая волна страха сползает в сырую землю. Именно таким, темно-серым и недружелюбным, оказалось для меня первое свидание с Верховьем.

Деревня была жилой и достаточно крупной, хотя много домов стояло полуразваленных, брошенных. Заночевали мы в доме, в котором недавно умерла хозяйка. Дом в свое время был "полной чашей": с нетронутой обстановкой, старинными вещами, - дом-музей. Но вошли мы в него, когда из него уже ушел последний хозяин. Вот оно, ощущение Верховья, - мы опоздали.

Несмотря на достаточно ровный рельеф села, мне до сих пор представляется, что весь погост находился в ложбине, яме, в которую стягивались все энергетические линии округи и по неизвестному закону там закручивались. Закручивались до тех пор, пока узел не затянулся насмерть и от напряжения не заполыхал. Я слышу голоса тех, кто там побывал и пожил: "Не выдумывай, какая яма! Красивейшее место, каких мало". Да, красивое, и, безусловно для меня, судьбоносное. А от судьбы, как известно, не бегают.

С 1989 по 1995 год летом, а иногда и осенью в Верховье велись реставрационные работы. Здесь поработало много народу, но основной состав оставался неизменным и не выходил за пределы десятка. Тех, кто жил ощущением теплого, сухого дерева под рукой и в буквальном смысле держал храмы у себя в ладонях, потому что за эти годы каждый сантиметр был пройден на ощупь руками, и если слить сантиметры в единое целое, то и окажутся храмы - в руках.

Поначалу среди нас был только один профессионал - архитектор и реставратор Андрей Барабанов. Остальные являлись членами московского реставрационного отряда при Московском обществе охраны памятников истории и культуры и приезжали работать в Верховье в собственный отпуск. Среди нас были студенты, преподаватели, программисты, экономисты, кого только не было... Объединяло одно - неизбежность дороги на Север (наверно, это называется любовью) и желание не дать исчезнуть увиденной красоте под напором времени и северного ветра. Уже через несколько лет таких сезонных работ профессионалов стало больше: слишком мал оказался месяц отпуска для решаемой задачи, - потребовались все двенадцать.

Ансамбль напоминал полузатопленный корабль, заросший ракушками и погребенный под толстым слоем ила. Сколько тонн птичьего помета лежало на его перекрытиях, никто не подсчитывал. В подклете и в самой Входоиерусалимской церкви гуляли овцы, до последнего времени она использовалась как зернохранилище, и в одном из отсеков, на которые был поделен четверик, под "культурным" слоем мы нашли икону Спасителя. Вторую икону тоже местного письма нашли под точно таким же слоем на колокольне.

Иконостасы храмов были вывезены еще в 70-е годы в Архангельск и на Соловки, сохранились, и стали основой замечательной выставки "Мардинская старина", несколько лет радовавшей глаз на Соловках, в Онеге и Архангельске. Многие иконы подписаны, что для иконописи - достаточно редкое явление. Писал их уроженец д. Карбатово Мардинской волости Иван Богданов-Карбатовский.

В XIX веке погост был обнесен аккуратной оградой. До наших реставрационных будней она не уцелела, и поэтому как-то зимой, когда в Верховье принесло вьюгой четверых тронутых севером москвичей, они две недели на повети "Дома под сосной" выстругивали столбики и балясинки. Так родился угол ограды под старой елью около Тихвинской церкви.

За время работ нам удалось пожить в нескольких настоящих, похожих на корабли, северных избах. Но самым памятным был "Дом под сосной", стоявший особняком вблизи дороги. В нем мы прижились, обзавелись хозяйством, там хорошо думалось, спорилось и сочинялось. Это был Дом, наш Дом. Сейчас дома уже нет. Только сосна, да заросли иван-чая по периметру сруба.

Вообще, заросли чего-либо - отличительная черта всех северных деревень. Тропинки протаптываются точно по маршрутам местных жителей, а что под них не попадает, щедро зарастает травами, иногда выше человеческого роста. И летом, когда ошибешься в направлении и уклонишься от азимута, прокладываешь свой путь через заросли тысячелистника, таволги, тмина, иван-чая, а над головой - нимб из цветочной пыльцы.

Вокруг храмов за неприкаянные годы выросли огромные ели и лиственницы. На фотографии XIX века их не видно. После пожара остались обугленные стволы, обозначающие место казни. За колокольней уцелело старое кладбище, до которого не дошел огонь.

Входоиерусалимская церковь - самая старая на всем погосте. Единственная, до которой не успели дотронуться руки реставраторов. Просто вычистили, убрали и иногда заходили внутрь, чтобы посмотреть на уже полуистлевший холст расписного неба и остатки резного иконостаса.

Читаем у Г.П.Гунна: «Поражает стройный, изящно прочерченный силуэт церкви. Никаких добавочных вертикалей, усиливающих взлет ввысь, как в Пияле, здесь нет: традиционный восьмерик на четверике. И как просто и внушительно все выполнено! Столпообразно ввысь подняты четверик с меньших размеров восьмериком на такую высоту, что вековые лиственницы оказываются ниже повала. Шатер высокий, стройный - его трудно определить словами, все дело в силуэте, в крутизне скатов, в соотношении ширины основания шатра с его высотой. Здесь - то изящество и та простота линий, которые безошибочно свидетельствуют о древности.

Даниил Пантелеев поставил с северной стороны небольшой, перекрытый широкой бочкой прируб, по высоте примерно равный высоте четверика. Соответственно каждому престолу в церкви прирублены апсиды. Здесь их две, сочлененные, пятигранной формы. Каждая апсида перекрыта бочкой, и обе бочки объединяются третьей с общей главкой, вырастающей из небольшого четверичка на кровле. Таким образом, и здесь использован тот же традиционный для нижней Онеги мотив трехлопастной широкой бочки.

С запада и северо-запада здание обводит небольшая крытая галерея, на которую ведет прекрасное высокое крыльцо на два всхода. Крыльцо поставлено так, что линии скатов кровли объединяют храм и придел, придают цельность западному фасаду. Когда-то такие крыльца существовали у многих церквей и назывались крыльцом на три рундука (рундуками в данном случае назывались крытые площадки перед лестницами и наверху перед дверьми в церковь; в договорных грамотах на рубку церквей обычно оговаривалось: "рубить крыльцо на три рундука"). Под высоко поднятым крыльцом находятся двустворчатые ворота, ведущие в подклет или подцерковье, где хранилось церковное или общественное имущество,- в них свободно может въехать телега.

Памятник прекрасно смотрится с разных сторон, продуманная асимметрия его объемов создает неожиданные живописные эффекты. Он кажется неколебимо устойчивым, достойно, не скосившись, выстояв три века. На деле же не все так благополучно, как кажется...»

Тихвинская церковь – «кубоватое сооружение с трапезной, притвором, крытым крыльцом. Конечно, здание это поздней постройки, но оно входит в ансамбль, связано с ним местоположением, силуэтом, без него разрушится целостность», - это опять Г.П.Гунн.

Потолок в Тихвинской - из наборных досок-икон, на одной из которых был изображен благотворитель храма. С этого потолка светило солнце и проглядывала луна, в сумраке виднелись лики и крылья.

В последний сезон в Верховье на несколько дней заехал знакомый подмосковный священник, и в Тихвинской церкви был совершен водосвятный молебен и обряд крещения. Крестились пятеро местных ребятишек и один из наших, плотник-краснодеревщик Саша Фролов. Обычными крестиками заранее не запаслись, поэтому перед торжественным событием Саша вырезал для всех крещаемых маленькие, сосновые. Обряд затянулся до полуночи, и уже в темноте освященная речка Мудьюга пролила свои воды на головы вновь рождаемых.

Ранее в этот же день были освящены кресты на куполах. А уже неделей-двумя позже в момент, когда была прибита последняя лемешина, пролилась гроза и на небе засверкала радуга.

Колокольня стояла в центре погоста. Сначала подъем на ее верхнюю площадку безусловно имел какую-то альпинистскую категорию сложности: в лестнице отсутствовали целые пролеты. Потом, когда все ступеньки дружно выстроились друг за другом, это стало любимым местом отдохновения на склоне дня. Здесь рисовали, пели, думали о главном и просто ни о чем не думали, созерцая окрестные луга, леса, болота и Смоленскую часовню на противоположном берегу реки Мудьюги.

Смоленская часовня расположилась особняком на краю деревни. Мы еще застали полностью сохранившийся иконостас, написанный явно кем-то из местных иконописцев. Слишком не похожи были лики на привычные взгляду работы, - безусловно, северного письма. Одной глухой зимой девяносто какого-то года весь иконостас был из Верховья тихо вывезен, попросту украден. И даже если кто из местных жителей и заметил подозрительную машину за фермой, из дома бы все равно не вышел, - зимой дом становится крепостью, нередко и медведь по задам деревни гуляет.

Вот и подумаешь о том, насколько своевременно были увезены в Онегу и Архангельск иконы из Тихвинской и Входоиерусалимской церквей. И кто оказался прав: реставраторы, работавшие над памятниками Верховья в течение 7 лет, или такие же реставраторы, которые десятилетием раньше вывезли прекрасную по форме церковь из села Кушерека того же Онежского района в архангельский музей "Малые Карелы", где она стоит целая и невредимая до сих пор?

Теперь осталось рассказать о 10 августа 1997 года и подвести некую черту под нашим рассказом. Как читатель уже понял, Верхнемудьюжский погост сгорел. и сгорел в престольный деревенский праздник - день Смоленской иконы Божией Матери.

Празднование престольных праздников для Верховья, как и для всех прочих российских деревень, традиционно. На Смоленскую и Тихвинскую родственники и друзья съезжаются в деревню со всей округи. В былые времена день начинался с праздничной службы в храме, а потом уже праздник переходил в избы и на улицу. Крестный ход проходил от храма к часовне. Анна Михайловна Бармина из Большого Бора, что в 10 км от Верховья, 1911 года рождения, рассказывала нам, как бабушка водила ее на праздник, и как весь крестный ход проходил, нагнувшись, под праздничной иконой, чтобы исцелиться от хворей и поправить душевное здоровье.

В тот день с утра онежский священник совершил праздничный молебен в Тихвинской церкви, потом перед церковью выступал фольклорный онежский ансамбль. Вернуть первоначальный смысл событию - это ли не реставрация? Традиция потихоньку оживала благодаря усилиям Ольги Максимовны Зайцевой, человека в Верховье "по-Гумилевски" пассионарного. Фермер с двумя высшими образованиями, она является сейчас центром экономической и вообще жизни не только Верховья, но и ближайших деревень. На ее деньги проходила реставрация храмов, после того, как государственное финансирование прекратилось за неимением средств. Идея народного музея с. Верховья - тоже ее.

Священник, единственный на весь Онежский район, мог приезжать в Верховье только на престольные праздники, не чаще, остальное время храмы стояли закрытые. Входоиерусалимская, следующая в очереди на реставрацию, была тщательно заколочена. Именно ее местная молодежь выбрала местом своих встреч. Ветхость и неухоженность внутри храма позволяли в относительно свободной обстановке курить и выпивать. Клуба в деревне нет уже давно. Неофициальным клубом стал погост. Старшее поколение деревни смотрело на происходившее равнодушно. Что такое обратная сторона медали, если не профанация священного? От банально незатушенной сигареты, упавшей на высушенный щелястый пол Входоиерусалимской церкви вечером 10 августа, и вспыхнул факел. Это лишь одна из версий. Самая гуманная. Виновников и причин пожара не нашли. Особо и не искали. Лето было сухим, ветер - сильным. Ближайшая пожарная часть находится в 70-ти километрах в городе Онеге. Телефон не работал. Все исчезло за два часа.

Храм не может быть клубом или пабом. Если храм не нужен, храм исчезает. Все логично и оправдано. Без эмоций.

Мы ищем Бога на небе или где-то за линией горизонта, - именно туда устремляется наш взгляд, когда мы делаем попытку к Нему обратиться, - а Он оказывается совсем рядом. Мы ищем Его в вечности и в бесконечности, а Он - предельно конкретен. Он - внутри дома, где живем, храма, мимо которого ходим, у крестов могил, где лежат наши предки. Он - внутри нас.

Из Большой Советской энциклопедии узнаю, что "Реставрация (от позднелат. restauratio - восстановление), - это восстановление, возобновление чего-либо в первоначальном (или близком к первоначальному) виде".

Реставрация нужна для того, чтобы не только восстановить внешний вид памятника, но, прежде всего, задуматься о содержании, которое этот памятник несет в себе. Нужно оживить это содержание. Особенно когда речь идет о сохранении культового зодчества. Церкви горят, потому что они пусты изнутри. А наполнить их может только вера. Вера живущих с ними рядом.

У этой истории не будет печального конца. Да и бывает ли у истории конец?

В 15-ти километрах от Верховья недалеко от Чекуево есть большое село Анциферов Бор, в котором когда-то давно на маленькой красивой речке Тельминце стояла деревянная часовня. Ее, как водилось в советские времена, снесли. Год назад часовню построили заново по просьбе жителей деревни. Акцентирую - по желанию, то есть внутренней потребности, жителей Анциферова Бора. Освятили. И часовня в ответ осветила округу мягким живым светом.

Деньги на строительство собирали всем миром. Евдокия Михайловна Лаврентьева из Москвы прислала часть своей пенсии. Родилась она в Анциферовом Бору 92 года назад, и ту первую часовню, на месте которой стоит сейчас новая, строил Андрей Иванович Лаврентьев, дед Евдокии Михайловны.

Существует предание о том, как было выбрано место для постройки верховских храмов. Жители деревень Ряхковской и Митинской, из которых до сих пор и состоит собственно Верховье, не могли договориться, на чьем берегу Мудьюги строить церковь, и решили так: пустим по воде лодку, в которую положим икону, - к какому берегу лодка пристанет, на этом берегу церкви и стоять. Лодка прибилась к Ряхковскому берегу.

Кто и когда пустит лодку по Мудьюге вновь?

Хроника реставрационных работ:

1988 - Начало работ на Тихвинской церкви, ремонт кровли, замена верхних венцов.

1989 - Продолжение работ: полы, леса, главки, кресты. Консервационные работы на Смоленской часовне.

1990 - Реставрация колокольни.

1991 - Продолжение работ на Тихвинской церкви: реставрация центральной главки, покрытие лемехом.

1992 - Реставрация оставшихся главок, покрытие лемехом.

1995 - Окончание работ на Тихвинской церкви, реставрация дома для народного музея с. Верховье.

И наконец, несколько слов о том, чем занимаются сейчас некоторые из тех, кто работал в Верховье. Без этого, как мне кажется, рассказ будет неполным.

Андрей Барабанов, возглавлявший на первом этапе реставрацию в Верховье, сейчас главный архитектор проектной мастерской "Арххрам" в Москве, автор ряда проектов новых деревянных храмов в Москве и Подмосковье.

Владимир Казаков и Сергей Головченко занимаются реставрацией Свято-Троицкого собора в г. Онеге, а осенью 2002 года закончили строительство новой часовни на онежском кладбище.

Статья публикуется с разрешения автора С. Рапенковой

Светлана Рапенкова






  редактор страницы: Василий Елфимов (geovas7@yandex.ru)


  дата последнего редактирования: 2022-08-10





Воспоминания, рассказы, комментарии посетителей:



Ваше имя: Ваш E-mail: