Знакомство с историческими памятниками, время существования которых измеряется сотнями лет, и которые уже давно вышли из обихода — удивительно интересное занятие. Но ещё более удивительным занятием является знакомство с такими памятниками старины, которым 1500-2000 лет, и они не только не вышли из повседневного обихода, но продолжают исправно служить в настоящей жизни и, по всей вероятности, будут служить ещё очень долго. Эти памятники старины — названия географических объектов.

Мы с благоговением взираем на проржавевшую кольчугу, на меч булатный, тронутый временем, на сфинксов и египетские пирамиды, изъеденные песчаными бурями, но без какого-либо душевного трепета произносим слова — названия рек, озёр, пашен, которые когда-то однажды сорвались с губ древнего охотника, рыболова, землепашца для обозначения места, да так и срослись с ним на долгие века, срослись настолько, что утрата их равносильна исчезновению самого объекта. Ну разве может представить северянин Двину без её названия, а Соловецкие острова сразу потеряют влекущую прелесть, стоит только начать именовать их по-другому.

Названия. Названия рек, озёр, сёл, деревень, гор, холмов, пашен и пожен. Без них не обойтись. Не будь их — и никогда бы не возникла поговорка «Язык до Киева доведёт», И никогда бы человечество не наладило дорог из одной страны в другую. Обозначать конкретный объект, выделять его из множества однородных — это главная функция всех имён собственных, но кроме этого каждое название — имя собственное — имеет свою большую, сложную, интересную судьбу.

Русский Север особенно богат такими названиями, которые чуть ли не в первозданном виде сохранились до наших дней. Есть на Севере такие места, где от одних только названий веет такой древностью, такой загадочностью, что, кажется, ты очутился в каком-то другом времени, которое остановилось, оторвалось от общего бега жизни и сейчас живёт своими измерениями. Это впечатление усиливается ещё и тем, что обычно такие места расположены далеко от промышленных и административных центров, и не нарушает здесь тишину уже повсеместно ставший привычным шум машин, тракторов и других моторов. И лишь иногда белёсый след сверхзвукового самолёта в небе напомнит о бурном XX веке.

Есть такое излюбленное местечко и у меня. Каждый год несколько раз я посещаю его. Словно совершая магический обряд, я в первую очередь бегу к речке, заброжу по пояс в её ледяную родниковую воду и погружаю лицо и руки в её поток. Река Мехреньга. Сжатая с обеих сторон то гипсовыми утёсами, то подступающим к самой воде лесом, она, тихая и покорная на омутах, стремительная и неукротимая на порогах, манит меня своей первобытной красотой. Всякий раз при посещении её мне кажется, что я становлюсь участником давно уже отживших событий. Почему я говорю — отживших, ведь это совсем не так. Ведь всё, что я вижу и слышу, это не сон, это всё происходит со мной наяву.

Вот и сейчас я знаю: вон за тем поворотом я, как обычно, увижу стойбище людей племени Барсука. Я вновь увижу приветливые, медно-красные от солнца и ветра лица людей, одетых в звериные шкуры. В этот раз я не хочу уходить от них быстро, вождь племени — мудрый и древний Мягр-морт, что означает Барсук-человек, давно обещал мне, что разрешит однажды вместе с ними пройти кочевьями людей его племени.

Так и есть. За мысом, покрытым густым ельником и потому носившим название Кузомень — Еловый мыс, у места впадения ручья Лепша — Ольховый ручей, показались жилища людей племени Барсука. Они действительно, как барсуки, строили свои жилища под землёй, да иначе было и нельзя. Строить жилища надо рядом с водой, а на берегу бурно разливающейся весной и сокрушающей всё на своём пути Мехреньги строить наземные постройки бесполезно, приходилось бы каждый год всё отстраивать заново. С землянками проще, их только надо было очистить от ила, просушить пламенем костров — и вновь жилище готово.

В этот раз я направил долблёнку прямо к стоянке племени. Обычно я проплывал мимо, и люди улыбались мне и махали руками. Нет, в этот раз я твёрдо решил добиться от Мягр-морта выполнения его обещания.

Много раз на лесных тропах, на берегах таёжных речушек и озёр сталкивался я с Мягр-мортом и его людьми. Много раз я удивлялся его первобытной мудрости, учился у него терпению и выносливости, постоянству духа. Учился не бояться ни зверя, ни ветра, ни дождя, ни холода. Сколько раз спасали меня от гибели умение и навыки лесной жизни, приобретённые от Мягр-морта. Я учился от него по дуновению ветра определять погоду за сутки вперёд, по положению Луны определять, как будет удачна рыбная ловля, по цветению деревьев судить о суровости зимы, а по её поведению — об урожайном лете. Нет, не беззащитными существами были те люди. Дети природы, они заботливо охранялись своей матерью, учились у неё жизни, черпали у неё мудрость, питались её соками.

Мягр-морт сразу узнал меня, как только я, окружённый его людьми, подошёл к стойбищу. С радостным возгласом он поспешил мне навстречу, приветствие его было самым тёплым, рукопожатие сильным.

Мехреньга. Река Барсука. Мягр-морт разрешил мне остаться с ними. Лето прошло незаметно, основной пищей была рыба, под осень — ягоды, дичь. Люди племени не заготовляли пищи впрок, они не знали соли, при варке пищи они добавляли в неё какую-то траву, которая придавала особый вкус, и не требовалось соли. Как в калейдоскопе, мелькали передо мной названия мест, по которым пролегали пути летнего кочевья племени.

Вот Матозеро — озеро налимов, вот Шабеньга — осиновая речка, вот Мармино — ягодное место, Корбала — дремучий лес, Линдозеро — озеро птиц, Кургомень — журавлиный мыс, река Мягдома — река, текущая с болот. Побывали мы и на главной реке, в которую впадают реки этого края. Они так её и называют Матка-ручей — Ема-сор — Емца. Мягр объяснил, что эта река впадает в ещё большую реку и название ей — Двина — полноводная, величавая спокойная, но люди его племени не бывали там, очень много дней перехода до неё, можно не успеть обратно, на места зимних стоянок.

А осень приближалась. Желтеют листья на отдельных берёзах, стоящих по берегам водоёмов, краснеет ягода-рябина, сёмга начала подниматься на нерест вверх по Мехреньге.

На лудах, так называли люди Мягра каменистые отмели по реке, они обычно строили многоступенчатые запруды для ловли сёмги. Инстинкт размножения заставлял рыбу мощными прыжками преодолевать препятствие, и она оказывается на тихом, мелком месте, со всех сторон окружённая запрудой, высоту которой ей было не преодолеть. Этот садок, такие места они называли Калажма или Каласнемо — место, где ловили рыбу, кипел от обилия её. Рыбаки поражали рыбу костяными гарпунами, копьями. Брали столько, сколько нужно было племени на день-два, остальную выпускали, разрушая запруду.

Удобная для кочевья и добыча пропитания летом и осенью, зимой и весной Мехреньга была неприветлива, зимой она не могла дать хорошей тропы для охоты и добычи рыбы, а весной разливалась, и совсем была недоступна для промысла. Поэтому с наступлением первых холодов племя, волоча с собой свой немудрёный скарб, двинулось вверх по Мехреньге на места зимней стоянки. Промысел с каждым днём ухудшался, и всё чаще и чаще среди людей племени стали произносить название ручья Ёлмус — Ручей жизни. Позади остались ручьи Мягдома — ручей Болотный, Нёрмуша — Заросший ручей, Нойдуга — ручей Шамана, Рабручей — Грязный ручей. Позади остались реки Шорда — Ручейное место, Неленьга — Лиственная река.

Уже по утрам вдоль кромки берега начинает образовываться ледяной припай, и белое солнце осени не в силах его растопить, уже лес полностью скинул с себя летний наряд и стыдливо качал обнажёнными ветвями при малейшем дуновении ветра, а земля, расцвеченная осенью и отягощённая плодоношением, умиротворённо лежала, готовая к приёму зимнего наряда, когда мы, наконец, достигли Ёлмуса.

Среди густых зарослей ивняка вьётся небольшой ручей с таким обнадёживающим названием — Ёлмус — Ручей жизни. Нет, не случайно так его назвали люди племени Барсука, от него начиналась дорога к богатым рыбой озёрам и богатым зверем лесным угодьям.

Путь, который прошли с племенем Мягр-морта, лежал через целую цепь озёр. С Ёлмусозера, названного так по ручью, из него вытекающему, мы попали на Янг-озёра, расположенные на болоте. Они так и назывались Болотные, — Большой Янг и Малый Янг. На нашем пути лежало и самое глубокое озеро здешних мест — Сив-озеро. «Никто не знает его глубины,— объяснил мне Мягр-морт, — и потому его назвали Сив-озеро— Глубокое». Между большим Янгом и Сивом тоже лежало озеро, и здесь люди племени не мудрствовали, давая ему имя Кыск-озеро, — Срединное — означает это название. И, наконец, за Сивом, за высокой земляной грядой — Белощелье, что означает Брусничный холм, начиналось Шид-озеро, озеро зимней стоянки племени Барсука.

Конечно, мудрый и опытный Мягр мог увести свое племя и в другие земли, но их свободных не было, а идти войной на своих соседей — не в обычаях его племени. Да и к чему война? У каждого племени было столько угодий, что их не обойдёшь и за два лета, а суровые условия края заставляли общаться многочисленные племена только в интересах помощи, а не с целью войн и грабежа, чтобы не ухудшать и без того нелёгкую жизнь.

«На северо-западе от нас,— рассказывает Мягр, — кочует племя Бобра, их земли так и называются — Майнема — Наволок Бобра. Это племя настолько разрослось, что часть людей отделилась и ушла дальше на запад, унося с собой и название — Майлахта — Луг Бобра, так стали называть они земли нового кочевья. На юго-западе от нас в районе Котк-озера находится стойбище людей Котк-морта, людей Орла; на северо-востоке и востоке от нас расположены угодья племени Филина — Сюзьма, племя Ястреба — около Варшозера, на Медвежьем мысу — Каргомень живут люди Медведя, есть ручей Волка — Койнас, но люди его давно откочевали куда-то, и с той поры я не встречался с ними. На юге от нас на р. Коченьга кочует племя Зайца — Коч-морта, там же проходят кочевые тропы людей Лося — Шардомень — Наволок Лося. Племён много, но много и земли, — продолжает Мягр. — Да и занятия наши начинают меняться. Лишь мы по-прежнему кочуем и главное занятие у нас — охота и рыболовство, а вот люди Бобра уже живут на одном месте, пашут землю, разводят скот. Вот о чём говорят их названия: Палашалга — возвышенность с сожжённым лесом, земля, приготовленная под пашню. Карьемино — луг для скота, пастбище. Они уже не живут и не трудятся все вместе, земли у них поделены между собой. Першлахта — заливной луг семьи, Канзапелда — Поле семьи.

Они уже не бедствуют так, как мы, они выращивают зерно, которое можно хранить долгое время, люди Филина и Медведя иногда обменивают его у нас на наши: товары, они все зерно называют хлеб — Вилья, даже свои стойбища они называют этим именем — Виледь — край хлеба. Иногда мы собираемся все вместе на несколько дней, эти дни у нас превращаются в праздник, обычно собираемся на землях Бобра, на высоком холме, здесь проводим игры, соревнуемся в силе и ловкости, но более всего обмениваемся своими изделиями и добычей, а место так и носит название — Юрмала — открытое, высокое место, место торговли, обмена. Но иногда посылаем отдельные группы людей за нужным нам товаром, в землях Бобра мы получаем и смолу, которую во множестве они заготовляют в местечке Пивка — место, где получают смолу. В Верколу — сетяное место, что в землях Филина, мы в этом году отправили людей, они придут на следующее лето».

— Ну ладно, тебе пора домой! — сказал Мягр-морт — зима будет длинной и трудной. Ты иди к своим людям, ты не привык к нашей жизни, и не выживешь. Он проводил меня до Сив-озера, оттолкнул мой челнок от берега. Помахал мне рукой.

— Когда опять встретимся? — спросил он.

— Встретимся! — ответил я, ударяя веслом по воде.

— Встретимся! Встретимся! — с каждым ударом весла лодка удалялась от берега, и вот уже Мягр-морт исчез из виду, исчез, как будто его и не было.

Но я твёрдо верил, что на следующее лето люди Мягр-морта вновь встретят меня на берегах Мехреньги, встретят, как старого знакомого. A может быть, меня ждёт встреча с людьми другого племени, кто знает? Но каждый раз, отправляясь в таёжную чащу, я с замиранием сердца буду ждать такой встречи.

К. П. ВОЛЬСКИЙ.

Строитель Коммунизма, 1973, №№75-76.

Камилл Вольский